нещадно палило солнце, заставляя присутствующих обливаться потом. Наконец наступил прохладный вечер. Билл и Элис сидели на склоне холма за библиотекой. Билл уже пять лет как окончил университет, но все равно чувствовал там себя как дома. Он зажег керамическую сигарету, чрезвычайно похожую на настоящую, и у них с Элис состоялась беседа, которую оба впоследствии вспоминали как первый серьезный разговор в их жизни.

– Ты не можешь на ней жениться. – Впервые за день Элис рассмеялась. – Нельзя жениться на женщине по имени Питтипэт.

– Кто сказал, что мы поженимся?

– Не знаю. Кажется, она тебе нравится.

– Во-первых, осенью я переезжаю в Сан-Франциско, так что… ну ты понимаешь. Кроме того, мы совсем разные. Как два биологических вида. – Билл зажег очередную сигарету.

– Тогда что ты с ней делаешь?

Собираюсь жениться. Билл не мог сказать об этом вслух и сменил тему.

– Хорошо сидим.

– Ага. – Элис легла на траву и взглянула на звезды. – Жаль, мы так не сидели, когда мама с папой чуть не развелись.

Билл сразу понял, что она имеет в виду. Он рассеянно сорвал травинку.

– Нелегко тебе пришлось.

– Да уж.

– Не надо было оставлять тебя одну.

– Пожалуй.

– Черт возьми. – Билл тоже лег и взглянул на небо. – Прости, я был занят. Мне просто хотелось перемещаться во времени и пространстве. Сам не знаю, что говорю, я накурился. Мне нет оправдания.

– Ничего страшного.

– Не могу поверить, что она впервые приехала навестить тебя только на выпускной.

– Хорошо, хоть на выпускной. – Элис выдохнула облачко дыма. – Она меня бросила. Обе матери меня бросили.

– В каком смысле? – переспросил Билл. – Ах да, вечно забываю.

– Мы с тобой как-то об этом не говорили.

– Мы с тобой вообще мало о чем говорили.

– Надо это исправить.

– Надо.

Мимо луны неторопливо проплывали облака.

– Ну так что, Гуничка, – сказал Билл. – Что собираешься делать дальше?

– В Катону точно не поеду.

– Это уже план.

– Не план, а дело жизни. Я не собираюсь сделать и шага в направлении Катоны. Катона на востоке. Значит, надо двигаться только на запад. Вот мой обет: иди на запад, молодой человек[45].

Под кайфом Элис не вполне понимала, что говорит, однако неделю спустя переехала с подругами в Чикаго и прожила там полгода. Шесть месяцев она работала официанткой, разносила доски с пиццей, толстела и ходила в свитерах. Потом похолодало, и подруги перебрались в Бостон, а Элис нарисовала на карте еще одну невидимую вертикальную линию, на сей раз проходящую через Чикаго, и отказалась рассматривать все, что находится справа.

Так она очутилась в Калифорнии. Билл и Питтипэт поселили ее на диване. Питтипэт держалась до леденящего ужаса гостеприимно и предупредительно, однако при виде безупречно чистой ванной Элис сразу поняла, что гостеприимство и предупредительность не безграничны. Поэтому как-то вечером, во время одного из многочисленных ужинов в мексиканских ресторанах, на которые Билл вечно опаздывал, она объявила подвыпившим родственникам, что нашла маленькую студию к западу от их дома. Она переехала, а потом, когда в подъезде кого-то убили и ей пришлось подлезать под желтую ленту, чтобы достать из ящика почту, переехала снова, в свой пятый дом за год, в нескольких кварталах к западу.

Как-то вечером безработная незамужняя Элис Квик, год назад окончившая университет, стояла на берегу в парке Массел-Рок, на самом краю континента, и смотрела на Тихий океан. Для путешественника океан не преграда. По звездам или с помощью последних оставшихся авиамиль ты найдешь свой путь.

Вот так, случайно и неслучайно, Элис оказалась на Гавайях. Проведя неделю в Гонолулу, она поняла, что не хочет там оставаться, и хотя слышала о Большом острове лишь хорошие отзывы, компас не позволил ей туда отправиться. Западный ветер перенес ее на Мауи, и она прожила там три года – занималась серфингом, развлекала детей туристов на курортах. Постепенно ей перестал сниться рояль. Когда настанет время (и если у нее будет достаточно денег, то есть, вероятно, никогда), на очереди Гонконг.

Однажды, когда Элис крутила стойку с дешевыми солнечными очками в недорогом супермаркете напротив пляжа Камаоле, зазвонил телефон.

– Ты говорила с мамой?

Нет. За два года Элис не получила от Пенелопы ни звонка, ни электронного письма. Она тоже не пыталась связаться с матерью; по ее мнению, первый шаг к примирению с гениальным ребенком должна делать именно мать. Однако голос брата поколебал эту уверенность.

– Ладно. – Билл вздохнул, помолчал, собираясь с силами, и наконец произнес: – Мама больна, Элис. Очень больна.

Двадцать минут спустя, выплакавшись и взяв себя в руки, Элис села на скамейку у воды, все еще держа трубку рядом с ухом.

– Немного неловко говорить об этом после такой новости, – сказал Билл, – но… э-э… я помолвлен.

Свадьба состоится в ближайшее время. Обсуждался Новый год или Рождество, только онколог миссис Квик, доктор Баннерджи, высказала мнение, что День благодарения – наиболее реалистичная дата. Элис не могла похвастаться большим количеством вещей, поэтому ей без разницы – собираться в путешествие или для переезда. Она сказала себе, что едет в путешествие. Билл купил ей билет домой, но за остальное она заплатила сама. Можно было потратить меньше времени и денег, однако клятва есть клятва. Из Гонолулу в Токио, потом во Франкфурт, потом в Нью-Йорк, и наконец, в Катону – туда, где заходит солнце.

Церемония проводилась во дворе. Первые полчаса прошли замечательно, однако вторые дались с трудом. На Гавайях Элис совсем забыла, что значит носить туфли на каблуках. Почему служба длится так долго? Слишком много желающих выступить. Питтипэт была родом с юга, и это выражалось в неторопливой южной манере, в которой ее родственники произносили речи, – особенно дядя Чуч, прочитавший стихотворение, написанное специально к свадьбе. К намазанным блеском губам Питтипэт приклеилась ледяная улыбка, но Элис слышала, как невеста скрипит зубами.

Джон Квик решил посостязаться с Чучем.

– Я хотел бы прочесть вам слова Гомера о браке, – пояснил он собравшимся, потрясая стареньким томиком «Одиссеи». – Правда, моя будущая сноха сочла выбранные мной отрывки слишком длинными. Предоставлю вам судить.

Где-то в районе седьмой или восьмой минуты, пока Калипсо умоляла возлюбленного остаться, а поднявшееся над красными дубами невиданно щедрое ноябрьское солнце пекло головы собравшимся, Элис оглядела гостей. Со стороны невесты – ни одного знакомого лица. Со стороны жениха она знала почти всех, но были и неизвестные ей люди. Например, молодая женщина в заднем ряду. В ее облике ощущалось нечто успокаивающее. «Похожа на меня», – подумала Элис. Находясь в трех футах от невесты, практически у всех на виду, она почувствовала невольное сходство с девушкой из толпы: не вполне член семьи, смотрит на церемонию откуда-то сзади, будто явилась