– Это еще зачем? – насторожился я.

– На всякий случай.

Я попытался отказаться от оружия, на которое у меня даже разрешения не имелось. Огнестрельным оружием я пользовался в тире, и это было очень давно. Топор привычнее. Это моя страсть. Метнуть топор в цель я могу достаточно точно, навыки стрельбы у меня не развиты вовсе. И потом, одно дело – целиться в мишень, а другое дело – в живого человека, даже если он агрессивно настроен. Но Петра это объяснение не удовлетворило, он был настойчив. Пришлось смириться.

Водитель всю дорогу молчал, я был ему за это благодарен. Говорить не хотелось вовсе, было желание собраться с мыслями, разложить все по полочкам. Но мысли отчего-то возвращались к футляру на заднем сиденье и к фразе про «забитую стрелку».

У Дмитрия, когда он еще работал на меня и между нами, как мне казалось, складывались дружеские отношения, была среди прочего присказка:

Я знаю точно, наперед,

Сегодня кто-нибудь умрет.

Я знаю где, я знаю как.

Я не гадалка. Я – маньяк.

Не знаю, сам ли он это придумал или откуда-то почерпнул, но это шутливое четверостишие ему определенно нравилось, потому что слышал я его не единожды. И сейчас оно уверенно лезло в голову. И я снова и снова поглядывал на футляр с винтовкой. А потом мне стало казаться, что за нами едет черный «Рендж Ровер».

Этим наблюдением я поделился с водителем. Тот перестал смотреть на дорогу, напряженно прилип взглядом к зеркалу заднего вида. Сделал пару резких финтов, пролетев на красный свет, и вынес вердикт:

– Паранойя.

Возможно, он был прав. В поселок, в котором расположился мой временный дом-крепость, мы въехали уже в сумерках. Жизнь к вечеру затихала, поселок обезлюдел. Лишь двое мужчин в синих рабочих костюмах тянули по обочине тележку с газовым баллоном. Поселок отгородился высокими заборами, приобретшими в вечерних сумерках один оттенок, и за каждым забором чудилась затаившаяся угроза. Тем не менее машина спокойно подъехала к воротам моего прибежища, и, кажется, за нами действительно никто не следовал. У меня отлегло от сердца.

– Спасибо, всего хорошего.

– До свидания, – попрощался водитель.

Я выбрался из салона и пошел было к дому, но не успел сделать и десятка шагов, как меня окликнули:

– Господин Хаген! – Водитель стоял возле машины, держа в руке футляр с винтовкой. – Вы забыли.

Я нехотя вернулся к машине. Брать винтовку не хотелось. Я не умею стрелять, у меня нет разрешения, это незаконно, в конце концов. Но реальность настолько сильно давила невысказанной угрозой, что отказаться от злосчастного футляра я уже не смог. Футляр показался тяжелым. Много тяжелее, чем когда я прятал его на антресоли в квартире пьяного Петра.

Машина фыркнула двигателем и уехала. Я, стараясь сохранять спокойствие, неторопливо пошел к дому. Неприятно скрипнула калитка. Металлически щелкнул замок, будто кто-то передернул затвор винтовки.

«Если отца и маленького некрещеного сына зовут одним именем, – всплыло в голове, – то черт не увидит младенца, а крещеный отец сумеет отбиться от нечистого. Подвох в том, что, когда младенца крестили и за ним сохранялось имя отца, Бог забирал “лишнего” на небеса».

Я крепче сжал винтовку. Здесь нет лишних. Если… а вернее сказать, когда эта история закончится, пойду в первую попавшуюся церковь и окрещу Нильса-младшего другим именем.

В этот раз я не скрывал напряжения. На это просто не было сил. Опасался, что Арита начнет задавать вопросы и развивать тему, но супруга от расспросов воздержалась. Видимо, прочувствовала мое состояние. А может, ей просто было не до того – младший раскапризничался, и Арита долго его успокаивала. Наконец сын заснул, мы поужинали под скупой разговор на отвлеченные темы и тоже легли.

По комнате расползался мрак. Громко тикали часы на стене. Старые, механические, с массивными стрелками. В этом тиканье была какая-то неумолимость метронома. Арита лежала рядом, повернувшись ко мне спиной, без звука, без движения. Но я был уверен, что она не спит, не знаю как, но чувствовал, что она смотрит в темноту.

Я осторожно поцеловал ее в плечо. Арита напряглась и мгновенно развернулась, будто спущенная пружина.

– Ни, скажи мне, что все будет хорошо. Обещай мне.

Она смотрела на меня из темноты блестящими глазами, требуя утвердительного ответа.

– Все будет хорошо, – тихо проговорил я.

То ли голос прозвучал фальшиво, то ли еще что, только Арита мне не поверила. Это читалось во взгляде. Я глубоко вдохнул, притянул к себе жену, крепко обнял.

– Обещаю, – и поцеловал ее в макушку.

Арита уткнулась мне в грудь и засопела как-то смешно, по-детски. Минут через пятнадцать дыхание стало ровным, спокойным. Арита уснула. Осторожно, чтобы не разбудить, я встал с кровати, накинул халат и вышел из спальни.

В голову продолжали лезть дурацкие мысли. В воздухе буквально витало беспокойство. Что там у Петра с Альбертом? Как прошла встреча с Владимиром? Тут же возникло желание позвонить, но я воздержался. Мы договорились созвониться утром, когда все разрешится. А разрешится ли? И чем это закончится?

«Когда младенца крестили и за ним сохранялось имя отца, Бог забирал “лишнего” на небеса», – опять и очень некстати всплыло из памяти.

Громко тикали часы. Я посмотрел на циферблат. Казалось, с того момента, как я вышел из спальни, минула целая вечность, но стрелки утверждали, что прошло всего пять минут.

Беспокойство, кажется, приобрело запах. Что-то было не так. Будто кто-то стоял снаружи у двери и сверлил дом взглядом, думая обо мне. Я выглянул в окно – никого. Прошел на кухню, налил остывшего чая в кружку и поднялся на второй этаж в кабинет. Время застыло, став вязким, как смола. Нужно было поспать, но сон не шел. И грохотали в ушах стрелки часов, хотя часов в кабинете не было вовсе, если не считать электронного будильника на столе, который не мог тикать по определению.

Я почувствовал, как по спине пробегает холодок. Рефлекторно сделал глоток чая, но он был совсем холодный. Поставил чашку на стол, рядом лежал знакомый чехол с винтовкой. На этот раз руки сами потянулись к оружию.

Чехол открылся легко. Винтовка в нарушение всех мыслимых и немыслимых правил была собрана и заряжена. В России не так просто получить разрешение на огнестрельное оружие. На гладкоствольное – проблематично, но можно через охотничье общество, на нарезное – много сложнее. И, глядя на отношение русских к элементарным правилам безопасности, можно понять почему.

Удивительно, но с винтовкой в руках мне стало спокойнее. Будто теперь я мог отбиться от любого врага. Хотя с моими навыками стрельбы я вряд ли попал бы в человека. Да и вопрос, смог бы я вообще выстрелить в живое существо. На словах-то, понятно, все способны отнять чужую жизнь, чтобы защитить свою. А на деле?

Я тряхнул головой. Глупость несусветная. Какие враги? Какие живые существа, если я сижу один в спящем доме и борюсь с абстракцией. С тревогой! А в нее не выстрелишь. Надо просто успокоиться.