семьи, разумеется. Они могут многое. Вот только собственной жизнью распоряжаться им не позволено. До двадцати одного года. Двадцать один мне исполнится в конце мая. И именно тогда я смогу свободно вздохнуть и поведать всю правду. И тебя прошу подождать эти месяцы.

— Я не понимаю, почему ты должна скрываться, — нахмурился Рейнер. — Он ведь преследует тебя. Герцог Алртон. Это незаконно, и ты обязана…

— Его притязания законны, — спокойно возразила я. — Герцог имеет полное право требовать вернуть меня назад.

— Почему?

— Потому что… потому что меня ему продали. Вручили… подарили. Я его собственность, — морщась от отвращения к себе, к своему прошлому и миру в целом, прошептала я. — Собственность, которая посмела сбежать. А он хозяин, который желает вернуть свою строптивую игрушку.

На зимородка я не смотрела. Да этого и не требовалось. И без того я почувствовала, как напряглось и будто заледенело его тело рядом со мной, как дернулась рука, которая продолжала сжимать мои холодные пальцы в попытке согреть.

— Ирэн… Эда, — поправился он сдавленно и принялся уговаривать: — Мы сейчас находимся в Крепость-граде. Это независимое государство. Я сам сын одного из правителей Арбарха, мы можем…

— Не можете, — оборвала я Рейнера и зажмурилась на мгновение, чтобы остановить выступившие на глазах слезы. Мотнув головой, с трудом восстановила дыхание, чтобы продолжить: — Я пряха, Рейнер. Очень сильная пряха. Ты себе даже не представляешь, насколько.

Я не хвалилась и не превозносила способности в целях набить себе цену. Мы оба понимали, что в данном случае хвастаться нечем.

— Согласно договору между государствами, который подписали Арбарх, Крепость-град и остальные государства, все пряхи принадлежат той стране, в которой они родились. И точка. Никто не смеет их забирать, уводить или призывать на работу без согласия правителя. Помощь мне или укрывательство является прямым нарушением договора и может привести к конфликту. Или, еще хуже, к расторжению договора. Ты хоть представляешь, что произойдет, если это случится? За завесой некому станет следить, твари прорвутся и все будет кончено. Для всех. Из-за одной глупой строптивой пряхи.

— Эда… — Рейнер вдруг порывисто обнял меня и прижал к себе. Словно собирался защитить от всего мира, укрыть, спрятать. — Послушай, так нельзя, — поглаживая меня по голове, произнес он. — Все можно изменить. Бывают ведь лазейки… даже в этом проклятом договоре есть лазейки… надо лишь поискать.

— Всего несколько месяцев, и я получу свободу, — покачала я головой. — Я столько лет ждала, подожду еще немного.

Я понимала, что зимородок не хочет соглашаться, противится такому решению, но вынужден принять правила игры. И лишь потому, что я об этом просила. Сейчас я испытывала по отношению к нему благодарность такой силы, что не выразить словами.

Не знаю, сколько мы так сидели, когда Рейнер тихо поинтересовался:

— Что Алртону от тебя нужно?

«А вот тут… тут мне придется немного схитрить. Не лгать, а именно хитрить».

— Мой дар. Дар пряхи.

— Но зачем ему это?

Я слегка отстранилась, поправила волосы и принялась объяснять, осторожно подбирая слова:

— После брака с герцогиней он… не получил желаемого. Тебе должно быть известно, что род правящей семьи герцогства особенный. В нем неизменно рождаются самые сильные пряхи. Предыдущий герцог и его сын были великими воинами и очень сильными магами. А их дочь… — я все-таки запнулась, — женщины правящего рода требовались лишь для того, чтобы передавать свой дар супругу и рожденным от этого союза детям.

— Мне это известно. Новый герцог как раз и получил свой дар пряхи после свадьбы с дочерью предыдущего правителя, — заметил Рейнер.

— Не получил, — со вздохом отозвалась я, сжимая ткань платья так, что побелели пальцы. — Что-то пошло не так, и дар не передался. Он и сейчас у герцогини… отравляет ей жизнь каждый миг существования.

— Поэтому она все время болеет и почти не появляется на публике?

Я судорожно кивнула. Произнести не могла. Все-таки лгать было сложно. Даже если это не совсем ложь, но все-таки.

— Подожди. Если бы Алртон не заимел дар пряхи, мы бы заметили… и не только мы. Такое невозможно скрыть.

— Нет, не заметили бы. Герцог талантливый менталист. Такой сильный, что даже если захочешь, не сможешь почувствовать воздействия. Он играет и манипулирует чужими жизнями, заставляет подчиняться и делать то, чего хочет.

— А ты… с тобой он поступил так же? — осторожно спросил Рейнер.

В его голосе явственно прозвучали металлические нотки. Он уже знал правду, сразу догадался, вспомнив наши тренировки с Эммой, но все равно ждал ответ.

— Да, — просто ответила я, уставясь прямо перед собой.

— Эда…

— Я была уверена, что это любовь. Первая, яркая, самая чистая. Хочешь знать, почему я так сопротивлялась Единению?

Он молчал. И эта тишина, тяжелая, болезненная и местами уродливая, камнем висела на душе.

— Потому что однажды меня уже заставили полюбить кого-то. Да, ситуации разные, но ощущение беспомощности одно и то же.

Рейнер сжал кулаки так, что они захрустели.

— Я убью его, — зловещим шепотом произнес он.

Не угрожал, не обещал, просто констатировал факт. И я поверила.

— Не смей! — выкрикнула испуганно, оборачиваясь, хватая его за руки и заглядывая в глаза. — Не надо. Рейнер, пообещай, что ты не станешь этого делать!

— После того, что сотворил с тобой, он не заслуживает жизни, — упрямо повторил зимородок.

— Ты не сможешь. Алртон силен и безжалостен. Если бы ты только знал… — я покачала головой. — Он уничтожил, сломал всех, кто помогал мне. Мой друг… мой самый лучший друг, — захлебываясь слезами, пробормотала я, — тот, который столько лет безответно любил меня и спас, вырвал из лап этого чудовища… герцог он… уничтожил Стефана. И дедушку. Мою подругу спасло лишь вмешательство венценосного отца. А ректор ЧИЖИиКа?! Ты ведь в курсе, что с ним случилось? А те покушения на тебя? Если герцог узнает, как сильно ты мне дорог, убьет сразу же.

— Эда, я не маленький мальчик, и тоже умею сражаться.

— Алртон никогда не станет играть честно и на дуэль точно не вызовет. Это жалкий, хитрый змей. Подошлет убийц, ударит из проулка. Сломает, уничтожит.

— Эда…

— Не надо. Прошу тебя, — продолжала шептать я, цепляясь за него и не оставляя попыток достучаться. — Просто дождемся моего двадцать первого дня рождения. И я отомщу. За все ему отомщу.

Не помогало. Рейнер меня просто не слышал. Я понимала это по буквально окаменевшим плечам, по застывшей маске на лице,