— Потерпи. Твое проклятие не вечно.

Щеки девушки вспыхнули как маков цвет. Веснушки засветились,а желтые глаза на миг стали круглые как блюдца. Она даже привстала на цыпочки,но богиня уже убрала руку.

— Когда?

— Ты идешь верно, — ответила Дана уже строже. — Но решаешьсама.

Лиска съежилась, прошмыгнула маленькой и горбатенькой, ноличико сияло. Олег, который все замечал, напомнил себе при случае выпытать, чтозначат сии тайные слова.

В просторной пещере со стенами из красного и золотистогокамня воздух был чистый, свежий, как после грозы, настоянный на травах. Подстеной пробегал ручеек, извилистое ложе было прогрызено неглубоко. В дальнемзатемненном углу на ворохе шкур разбросал руки Таргитай. На груди сиделмальчонка годков двух-трех, вертел дудочку, подпрыгивал, но Таргитай лежал какбревно.

Все трое вздрогнули, за их спинами раздался строгий голос:

— Арпо, не шали! Папу разбудишь.

Мальчонка поспешно сунул дудочку Таргитаю за пазуху,виновато спрятал руки за спину. Таргитай зевнул и, не раскрывая глаз,перевернулся на бок. Мальчишка скатился, запутался в шкурах; звонко рассмеялся.Таргитай всхрапнул, как сытый конь, открыл один глаз, затем с натугойрастопырил другой.

Мрак застыл, словно дуб на просторе. Глаза стали шире, чем уЛиски.

— Таргитай?.. Папа?

Таргитай зевнул во весь рот, растопырил, как грабли, руки.Мальчишка с готовностью вбежал, смеясь, обхватил Таргитая за шею. Дана приселарядом, провела ладонью по лохматой и полной репьев голове Таргитая. Серые отгрязи волосы разом улеглись красивыми волнами, заблестели чистым вымытымзолотом.

В двух шагах с легкими хлопками возникали грубо сплетенныекорзины из простой лозы. Бока трещали, распираемые налитыми соком яблоками, грушами.Появились жареные поросята, птица, а на пол шлепнулись в широких листьях лопухатри крупные свежесваренные рыбины.

— Ешьте, — пригласила Дана. — Я полюбляю одиночество. Дажезабыла, что лучше… для еды. Боги могут есть, могут не есть.

Олегу показалось, что грустная нотка проскользнула в ееголосе. Остальные стояли, глупо озираясь, Мрак воскликнул:

— Это Гиперборея?.. Тогда почему ты здесь? Твоя могучая рекакак-то перебежала сюда?

— Ешьте, — повторила Дана. — Ешьте.

Под ее властным взором, хотя и царственно спокойным, ониопустились за стол. Мрак первым ухватился за жареного поросенка, с хрустомотломил заднюю ногу. Дана кивнула:

— Ешь, дорога длинная… Это и есть Гиперборея, Олег.Пустынный маг просто вернул вас в родные края. Вы трое — гипербореи. Тольковаша рыжеволоска… ну, она не гиперборейка.

А где же наша деревня? — спросил Таргитай непонимающе. Оногляделся по сторонам, но взгляд везде натыкался на красный и оранжевый камень.— Где Лес?

— До Леса что-то сотни две верст, — заметила Дана, — впрошлый раз вы добрались сюда без всякой магии.

Олег все еще держал в обеих руках жареное крылышко гуся,словно боялся коснуться его зубами.

— Значит, мы уже были на этом островке?

— Смертный, я знаю все, что делается на моей реке и даже наее берегах, — подчеркнула Дана. — И могу оказываться в любом месте, где текутее воды.

Олег с сокрушенным видом опустил голову:

— Понятно. А я уж подумал, почему в прошлый раз мы незаметили никакого Мирового Дерева. Далеко до него?

— Вы едете верно, — ответила Дана уклончиво.

В пещеру вбежал мальчишка, в руках у него был игрушечный лукиз прутика. Дана перехватила изумленный взгляд Мрака. Легкая улыбка коснуласьее губ:

— У богов и героев дети растут не по дням, а по часам. Этогомальчишку сегодня я зову Арпо, но через два года уже нарекут Арпоксаем.

Мрак покосился на Таргитая. Мальчонка с радостным визгом лезна колени, цепляясь за шею, а Таргитай поднимал руки с ножкой кабана, будтомальчишка пытался выхватить и съесть.

— Ну, ксай так ксай, меня и не так в детстве обзывали. Лишьбы человек был хороший.

Дана поднялась. Олегу показалось, что ее ступни слегкаподнялись над каменным полом. Глаза ее заблестели как две звезды.

— Я отлучусь, на реке беда. Не здесь, в низовьях. Почивайте!

На том месте, где стояла, коротко блеснуло. Мрак покачалголовой, с хрустом догрыз кость.

— Хорошо быть богиней, хоть и скучно. А что ребенок отТарха, то дети — дело нехитрое. И от дураков дети бывают. Даже у богинь. И чтоксаем станет — мудренее, но тоже не чудо. А вот жареный кабан, что в корыте непомещается… ну, не в корыте — на подносе, все равно! Нашему бы волхву научитьсязаместо того, чтобы землю трясти. Нет, не заместо, то дело тоже нужное встранствиях, а так сказать, попутственно…

Лиска ощерила зубки:

— Ты сразу научился посылать стрелы?

Мрак был занят: кабанья нога исчезла с такой быстротой, чтоОлег раскрыл рот от восторга, а Таргитай — от зависти. Лиска выгрызала нежноемясо, косточки трещали под ее острыми зубками. Мрак косился одобрительно: она,как и он, не притронулась даже к самым сочным фруктам, а волхв — вроде быкрупный муж! — как начал с них, вроде простой козы, так и не оторвется.

Таргитай ел на удивление вяло. Мрак заподозрил, что дудошникза ночь не раз просыпался, дабы поесть, почесаться и снова поесть.

— Все одно не пойму, — пробурчал он с набитым ртом. — Она жбогиня! А он — дурень.

Олег рассеянно пожал плечами:

— Любовь зла, полюбишь и… Тарха.

— Не знаю, не знаю. От любви дуреют только лоси в весеннийгон да дурни. Правда, лоси дуреют только весной, а дурни — всегда. Выходит,дурак дурнее лося?

Олег опустил глаза. Мрак говорил с излишним напором. Словностарался отогнать то страшное видение, что предсказал Старик, а теперь еще иДана.

— Как тебе богиня? — спросил он. — Я их представлял другими.

— Какими?

— Ну… другими. Эта яркая, но… сонная. Ей все обрыдло, невидишь? Любая баба из нашего села живее. А эта как трава. Замечает ли, чтолетят столетия, а не дни? Мы видим, как растет весной молодая травка, а оназамечает разве что, как вырастают Леса, рассыпаются в прах, как река меняетрусло, как рассыпаются в песок Горы… Может, живет тут лишь потому, что здесьвсегда все одинаково? А зима-лето — что для нас день-ночь.

Олег долго смотрел на журчащий ручеек, стол с объедкамиисчез, сказал нерешительно: