— В обычную ситуацию. Валерьянки выпей, а я пока в аптеку схожу. И хватит выть. Сейчас спать ляжешь, а утро вечера мудренее, разберешься как-нибудь. Главное, в чем ты можешь быть уверена, — приставать он к тебе ночью точно не будет, — хохотнул Федька. — А я тебя завтра навещу.

— Федь, а может, ты?..

— Еще чего не хватало! И не надейся, — прервал ее решительно Федор.

— Да ты о чем? — растерялась Маша.

— О судне. Не буду я за твоим приятелем горшки выносить, и не надейся.

И ушел.

Утром Маша проснулась от какого-то непривычного шума в квартире. В первые минуты не могла понять, что происходит, пока не увидела крадущегося вдоль стены бледно-зеленого Кирилина.

— Ты куда? — резко села она на кровати. — Тебе вставать нельзя!

— Я в туалет, — прошептал Никита и попытался сделать еще шаг.

Невооруженным глазом было видно, как ему плохо.

Пришлось Маше выбираться из кровати и спешить на помощь.

— Я же тебе судно возле дивана поставила, — пыхтела она, залезая Никите под мышку и принимая на свои плечи непосильный груз.

— Еще не хватало, — дернулся испуганно гость. Лицо его приобрело неестественный оттенок — смесь салатового с розовым.

Человеколюбие в Маше боролось с девичьей стыдливостью, и последняя победила. Без лишних споров она дотащила Кирилина до туалета. Судно ей было велено убрать с глаз долой.

После завтрака Маша от нечего делать уселась читать Митины дневники. Никита маялся от скуки. Читать нельзя, телик нельзя, музыку слушать — голова раскалывается. Своим он уже позвонил и предупредил, что уехал на неделю в ответственную командировку. На работе сказал, что заболел.

— Почитай вслух, а? — попросил Никита жалобно. — Хоть какое-то развлечение.

— Да я же не читаю, так, пролистываю.

— Все равно. Читай, листай, только вслух.

— Ладно. «Ноябрь, 1973 год. Дожди. Ходили в театр. У Миши проблемы с русским языком. Все надоело. Звонил Вере, ругала, надо взяться за диссертацию. Может, и правда об Айвазовском?» Вот видишь, моя бабушка твоего деда только хорошему учила, — не преминула заметить Маша.

— Вижу, — приоткрыл он один глаз. — Но, знаешь, легче на кого-то чужого свалить вину за жизненные неурядицы, чем на собственного мужа. Так что бабу Надю тоже понять можно.

— Наверное, — неохотно согласилась Маша. — Но на меня можно было так не бросаться.

— Согласен. Давай так — я попрошу у тебя прощения от лица всего моего семейства, и мы забудем эту неприятную историю?

Маша неопределенно дернула плечом. Ей бы хотелось, чтобы прощения попросила Никитина мамаша, но раз уж так сложилось…

— Мария, приношу извинения за незаслуженно нанесенную вам обиду и грубое обращение от собственного лица и от лица семьи Кирилиных, — торжественно, без намека на иронию проговорил Никита. — Вы их принимаете?

А куда было деваться? Приняла.

— И что там дальше? — кивнул он на тетрадки.

— Дальше декабрь, январь и февраль. Ни единого намека на сокровища.

— Слушай, по-моему, мы привезли не те бумаги, — задумчиво проговорил Никита, разглядывая потолок над головой.

День клонился к вечеру, тени за окном стали длиннее, воздух, вливавшийся в распахнутые окна, заметно посвежел.

— Может, дед их спрятал или упаковал отдельно от остальных записей? Тогда где их искать?

Беседу прервал звонок в дверь. Федор! Хоть какая-то перемена в их с Никитой унылом существовании.

— Здорово, подруга, как вы тут? — бодро пробасил Федор и водрузил на тумбочку ящик пива.

— Ничего, потихоньку. Ты на вечеринку собираешься? — поинтересовалась Маша.

— Нет, это я тебе, чтобы было. В холодильник засунь. Как твой увечный? — вытянул он шею в сторону комнаты.

— Лучше сегодня.

Федор уже двинулся в комнату знакомиться.

— Здорово. Меня Федор зовут, — протягивая руку, представился он.

— Никита. — Он попытался придать голосу такую же твердость. — Спасибо, что помог вчера.

Маша утром посвятила его в детали вчерашнего происшествия.

— Да ерунда. Ну, как у вас с кладом продвигается? Место отыскали? — откупоривая бутылку пива, простодушно поинтересовался Федор.

Никита с Машей переглянулись, причем неизвестно, в чьих глазах вопросов было больше.

— Какой клад? — попыталась изобразить неведение Маша и почувствовала, как руки холодеют от дурных предчувствий.

— Клад Айвазовского. А вы еще какой-то ищете?

— Ты-то откуда о нем знаешь?

— Ты же мне сама говорила, когда в салон приходила. Чего, не помнишь? Совсем ты, мать, пить не умеешь. Сама же говорила насчет писем и какого-то Кирилина, поклонника бабулиного. Еще спрашивала, смогу ли я тебе сундук до дома дотащить.

Маша повернулась к Никите. Сказать, что тот смотрел на нее с укором, — ничего не сказать.

— А вчера, когда неотложка приехала, ты сама им диктовала имя-фамилию своего приятеля. Вот я и сложил два плюс два. Чего надулись-то? Испугались, что ли? — весело поинтересовался Федор, глядя на их недоверчивые физиономии. — Не я это напал, не я. Это был некто Валерий Павлович Мережко. — И он выразительно посмотрел на Машу.

— Сын Ирины Кондратьевны?

— Именно, — кивнул Федор, спокойно потягивая пиво. — Я так понимаю, он решил, что в сумке у Никиты была его доля сокровищ, потому и кинулся как бешеный.

— Не может быть! Откуда ты знаешь? Зачем ей? Полная ерунда! — трясла головой Маша, не в силах поверить абсурдному заявлению.

— А кто это — Ирина Кондратьевна? — спросил Никита, силясь подняться на подушках.

— Моя коллега, жуткая растяпа и неряха. Да ей уже за шестьдесят, — никак не желала верить Маша.

— Ей за шестьдесят, а сыну всего тридцать с небольшим. К счастью, он тоже не Сильвестр Сталлоне, так, авантюрист-любитель. Мамочка дома за чаем рассказала о кладе, а у них как раз большие финансовые сложности, впрочем, как у подавляющего большинства наших сограждан. Вот они и решили тебя кинуть — ты же сирота, заступиться за тебя некому. Правда, тут нарисовался твой амиго, — Федор кивнул на Никиту, — но они решили, что раз дедушка был хлипким интеллигентом, то и внук такой же.

— Тогда все понятно, — неожиданно проговорил Никита.

— Что тебе понятно? — резко обернулась Маша.

— Понятно, кто к тебе в квартиру залез, кто у нас дневники выкупить хотел, кто за нами по пути на дачу следил и почему мне по голове дали.

— Да, и кто же? Ирина Кондратьевна, эта старая безмозглая клуша, которая собственную голову найти не в состоянии?