— Прости меня за эти вопли, — жалобно глянул на нее Никита. — Ты была права, а я нет. Это, наверное, все из-за слабости и беспомощности. Жутко бесит. Особенно когда такие вещи творятся. И гадости эти про деда.

Маша присела к нему на край дивана.

— Мне твой дед не показался таким уж злодеем, но на всякий случай будь готов ко всему. Федькин папа — полковник полиции, всю жизнь в уголовном розыске проработал, так что… всякое возможно. — И она неожиданно для себя погладила Никиту по руке.

Он хотел задержать ее руку, но она уже встала и, улыбнувшись, направилась на кухню.

Ему кажется или действительно просыпаются дедовы гены?

Федор вернулся часа через полтора. Его отца, Алексея Петровича, Маша видела всего пару раз за все время их с Федором дружбы. В школьные годы последствия их подвигов обрушивались главным образом на плечи Натальи Ивановны.

Наверное, именно потому, что давно не видела Алексея Петровича, она сразу обратила внимание, как сильно он постарел, и это несмотря на выправку и ясный взгляд.

— Здравствуйте, Мария, — сухо, как с чужой, поздоровался он.

Удивляться не приходилось — при их-то с Федором прошлом.

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, — исполняя роль хорошей хозяйки, пригласила Маша. — Познакомьтесь, пожалуйста: Кирилин Никита Михайлович. Выходцев Алексей Петрович, полковник уголовного розыска и папа Федора.

— Здравствуйте, — не подавая руки, кивнул Алексей Петрович и уселся в кресло. Федор устроился в другом, а Маше пришлось сесть на диване рядом с Никитой.

В комнате повисла неловкая тишина. Федор переглядывался с отцом, Маша — с Федором и Никитой. Никто не решался начать разговор первым. Наконец Никита, не выдержав долгой паузы, обратился к Алексею Петровичу:

— Ваш сын от вашего имени выдвинул весьма серьезные обвинения в адрес моего деда. Хотелось получить объяснение.

Это прозвучало холодно и несколько вызывающе.

— Все правда, — глядя в глаза Никите, подтвердил Алексей Петрович. — Ваш дед дважды проходил главным подозреваемым в делах об убийстве. Одно из этих дел расследовал я сам. Как я понимаю, оба раза убийства были связаны с кладом Айвазовского. Первый раз искали его следы, второй раз его пытались извлечь. Но, кажется, так и не сумели.

— Значит, клад существует? И его даже пытались извлечь? Но кто? — легкомысленно пропустив мимо ушей два убийства, спросила Маша.

— Его пытались извлечь отставной майор уголовного розыска Коростылев Сергей Игнатьевич вместе со своим компаньоном, который его и убил. Вероятно, не захотел делиться.

И Алексей Петрович рассказал им все о следствии, которое они с майором Терентьевым вели в далеком 1975 году.

— Невероятно, — покачал головой Никита. — Этого не может быть. Какая-то роковая ошибка, стечение обстоятельств.

— Маша, — позвал он спустя пару минут. — У нас же есть дневники деда, найди за декабрь 1975-го. Если ваш рассказ правда, дед должен был оставить упоминание о случившемся. Не мог он совсем промолчать.

Маша поспешила к стопке тетрадей, лежавших на подоконнике.

— Вот, декабрь 1975 года. Когда было совершено убийство?

— Шестого декабря. Точнее, в ночь с шестого на седьмое.

— Вы так хорошо помните старое дело, даже точно запомнили дату? — криво усмехнулся Никита.

— Да, — кивнул Алексей Петрович, не обратив на ухмылку внимания. — В моей практике не так много нераскрытых преступлений, тем более что в 1970-е годы убийство не было обычным делом. Да еще с этим расследованием совпали важные перемены в моей личной жизни.

— Семьдесят пятый? — озадаченно нахмурился Федор. — Ах да, вы с мамой поженились.

— Именно. Так что помню.

— Маш, ну что? — нетерпеливо ерзал Никита.

— Да вот ищу. Смотрю записи с начала декабря — ничего подозрительного. Быт, зубной врач, на работе какие-то неурядицы. Не с твоим дедом, с каким-то Н.В., — пояснила она, взглянув на Никиту. — Что-то этот Н.В. напортачил.

Вот шестое декабря:

«Удивительная вещь память. Сегодня возле метро столкнулся с Женей Лисиной и не узнал. Она меня узнала, а я ее нет. Смотрю на нее, отвечаю на вопросы, улыбаюсь, а сам думаю, кто это. Конечно, мы не виделись лет тридцать, но удивительно не это. Удивительно, что я вообще забыл о ее существовании, а ведь когда-то казалось, что нет и не будет никогда друзей ближе и надежнее, чем мы с Женей, Колей. И конечно, Верой. Но прошло время, и Женя с Колей словно растворились в прошлом, исчезли из нашей жизни, как будто их и не было никогда». Дальше все на ту же тему.

Давайте сразу седьмое декабря. «С Мишей надо что-то делать», кажется, здесь тоже семейные дела, читать нечего, — пролистывала страницу за страницей Маша. — Ага, вот. «Сегодня меня вызывал следователь из уголовного розыска. Убит майор Коростылев. Одинокий желчный старик. Я хорошо помню страх, который он внушал мне тогда. Даже встретив его месяц назад на улице, я испытал эту неприятную внутреннюю дрожь. Мерзкое унизительное чувство, словно у животного под прицелом. Этакий тоскливый ужас. И ведь дела того давно нет, и вины за собой я никакой не чувствую, да и он уже на пенсии, а животный страх есть.

Убили старика на работе. Жалко его, хотя он и был мне неприятен. Но, видно, и в нем было доброе и хорошее, и его кто-то любил. Кажется, у него есть сын. С Надей снова поссорились, и снова из-за моей неприспособленности к жизни». Дальше ничего интересного.

— На мой взгляд, достаточно, чтобы понять, что дед не имел никакого отношения к убийству, — решительно высказался Никита.

— Как сказать, — вздохнул Алексей Петрович. — Ваш дед был человеком умным, прекрасно владел собой и, как мне кажется, просто не стал бы записывать в дневник ничего лишнего. При обыске дневники могли попасть в руки милиции и стать уликами, а Дмитрий Борисович, хоть и был плохо приспособлен к быту, был вполне приспособлен к жизни. Он был очень непростым человеком.

— Да что вы несете? Вы говорите о нем как о закоренелом преступнике! — беспокойно вертелся на диване Никита. — Маша, поищи еще!

Раскомандовался. Маше хотелось поворчать, но она послушно принялась листать тетрадь.

— Вот. «Ужасно! Все повторяется. Они снова меня подозревают! Боже мой, они были в академии, теперь бедной Наде стыдно появляться на работе. Они требуют предъявить алиби! Ну уж нет, хватит с меня прошлого раза. Я не выдам Веру. Пусть обходятся как хотят. Мы живем в цивилизованном мире, и презумпцию невиновности еще никто не отменял».

Так, дальше неинтересно. А вот снова. «Они нашли Веру! Надя проговорилась. Ох уж эта женская ревность! Она никак не может поверить, что между нами ничего нет. Вера любит своего мужа, да это и понятно, он сильный, успешный, он военный, а кто я? Жалкий неудачник. Да ни одна женщина не выбрала бы меня. Тем более Вера. Я так ее обидел, предал, а она простила, не оттолкнула. Она моя поддержка, моя опора, но никогда она не станет моей женой. Наде не за что ее винить. Не за что. Тем более сейчас, когда у Веры из-за меня снова неприятности. А если узнает муж? Что же мне делать? Что?»