«В нашей клинике к этому стремятся».

Хотя это правда, на меня накатывает волна тошноты при мысли о том, что сегодня мы обязаны ублажать каждого. Наконец разговор завершается. Я выдыхаю, загоняя стресс вглубь себя, и на вдохе нажимаю на электронную карту, набрав номер следующего незнакомого мне пациента. Я улыбаюсь тому, что сегодня хотя бы не плакал.

Пока.

Пятница, 15 марта

Неделя, начало которой чуть меня не сломило, закончилась хорошо. Я получил благодарственную открытку с подписью: «Самому доброму и приятному врачу из всех, кого мы встречали». Ее прислала семья пациента, которому я оказывал помощь в последние несколько месяцев его жизни. Я хочу плакать, но на этот раз льются слезы радости.

Знаю, я снова плачу.

Эта неделя — эмоциональная катастрофа.

Понедельник, 18 марта

Я пришел к интересному выводу, оглянувшись на произошедшее за неделю и получив возможность подумать обо всем спокойно. Я понял, что все это было не просто очередным штормом и сопровождающим его стрессом. Проблема также была в уязвимости. Мне всегда было стыдно признаваться в ней. Отчасти это связано с тем, что она свидетельствует о моей неуверенности в себе. Возможно, вы удивитесь, но она продолжает тихо мучить меня долгие годы. Это своего рода синдром самозванца. Мне страшно, что я могу быть недостаточно хорош как терапевт. А отчасти это связано с тем, что мне кажется, будто я не соответствую требованиям, которые предъявляет ко мне современное общество. Считается, что терапевты должны быть сильными и уверенными в себе людьми, которые не плачут, переутомившись.

В тот момент мне казалось, что я не справляюсь и подвожу своих пациентов. Я чувствовал себя самозванцем. Хотя я не думаю, что синдром самозванца быстро пройдет, и понимаю, что ожидания общества могут идти куда подальше. Мужчины и женщины, испытывающие целый спектр эмоций и без страха выражающие их перед лицом общества, вовсе не слабы: они великолепны.

Среда, 20 марта

Пока все нормально. Ни драм, ни смертей. Никто (новый) меня не возненавидел, и даже обошлось без слез. Подходя к дому 89-летней миссис Кукер, я внутренне улыбаюсь маленьким, но важным победам, позволяющим сохранять здравый рассудок. Этот визит на дом, чтобы решить проблему с запором миссис Кукер, должен стать еще одной маленькой победой. Пациентка страдает тяжелой деменцией и упорным запором, который является побочным эффектом коктейля из обезболивающих препаратов и стареющего кишечника.

Меня обеспокоил утренний звонок одной из ее сиделок: она не опорожняла кишечник уже больше недели, хотя ежедневно получала три разных слабительных. Медицинская статистика не на нашей стороне, поэтому я уже стучу в дверь. Открывает сиделка, и после короткого обмена любезностями я прохожу в семейный дом мистера и миссис Кукер. Мистер Кукер скончался более десяти лет назад, но я улыбаюсь, прослеживая его жизнь на продуманно расставленных семейных фотографиях. Высокие и гордые люди, запечатленные на снимках, стоят рядом с больничной постелью, занимающей центральное место в комнате.

Миссис Кукер крепко спит. Я смотрю ее фотографии тридцатилетней давности. Она была очень красивой, с заразительной улыбкой, и до сих пор такой остается.

«Спит целый день», — говорит сиделка, нарушая ход моих мыслей. Я не запомнил как ее зовут, а теперь уже поздно спрашивать, и обещаю себе впредь быть внимательнее с именами сиделок. Просматривая записи дежурных, я убеждаюсь в том, что миссис Кукер действительно не ходила по-большому уже девять дней. Учитывая тяжесть ее деменции, я вряд ли получу много информации от нее самой. Честно говоря, я думаю, что разговор со мной ее только встревожит. Решая не будить ее, я измеряю жизненные показатели. Аккуратно приподняв руку миссис Кукер, я надеваю манжету тонометра. Давление в норме. Пульс тоже в норме.

Убрав тонометр в чемоданчик (теперь я всегда делаю это сразу, потому что ненавижу забывать свои вещи дома у пациентов, а потом возвращаться за ними), я надеваю на ее палец пульсоксиметр. Итак, 95 процентов. Не прекрасно, но и не ужасно для ее возраста, долгой истории курения и постоянного нахождения в постели. Температура в норме. Однако, собираясь приложить головку стетоскопа к верхней части ее грудной клетки, чтобы прослушать сердце, я замечаю, что ее грудь поднимается и опускается очень быстро, и убираю стетоскоп. Это нехорошо. Я измеряю частоту дыхания: тридцать три вдоха в минуту. И измеряю еще раз, чтобы удостовериться, что я ничего не перепутал. Нет, все верно.

Похоже, что запору миссис Кукер придется подождать (хотя он может быть усугубляющим фактором, если он очень серьезный), поскольку у нее проблемы повесомее. Я думаю, что у нее дыхательная недостаточность второй степени. Это означает, что она не получает достаточно кислорода и углекислый газ плохо выводится из организма.

Я делаю шаг назад и смотрю на нее. Черт возьми, она не спит, она без сознания! Я подозреваю, что из-за возросшего уровня углекислого газа она его и потеряла. Закончив телефонный разговор с ее сыном, который является ближайшим родственником, я теперь знаю, что семья (от лица самой миссис Кукер) выступает за все уровни медицинского вмешательства, в том числе госпитализацию. Это упрощает мне задачу. Я звоню в скорую помощь и одновременно делаю все, что могу: усаживаю миссис Кукер повыше, чтобы ей было легче дышать, и отслеживаю ее жизненные показатели. К сожалению, я не могу обеспечить ее дополнительным кислородом.

Если бы мы не вызвали скорую помощь, она, вероятно, мирно и безболезненно умерла бы в течение следующих нескольких часов. Хотя я думаю, что для человека с настолько тяжелой деменцией это был бы гуманный вариант, мое мнение не имеет значения. Я могу лишь снабдить родственников информацией, чтобы они приняли обдуманное решение в ситуации, когда пациент не может сделать это самостоятельно (или, как в случае миссис Кукер, не обозначил свои пожелания до болезни).

Скорая помощь приезжает через двенадцать минут, а еще через 15 миссис Кукер перекладывают на носилки и увозят в больницу. Я буду очень удивлен, если она когда-либо из нее выйдет. Это путь в один конец.

Предпочла бы она умереть дома?

Я предупреждаю ее родственников о плохом прогнозе, но они не обращают на это внимания. Они сосредоточены исключительно на лечении. На обратном пути в клинику я чувствую спокойствие, и не спрашивайте почему, понятия не имею. Может, потому что решение было простым? Оно касалось только медицины, а не чего-то промежуточного.

Возможно.

Я звоню Элис и болтаю с ней об утре с монстром Уильямом, который становится все более энергичным.

Спокойствие перерастает в любовь.

Четверг, 21 марта

Я уже смазал колеса. Я еще раз перечитываю электронное письмо, желая убедиться, что оно достаточно непринужденное, чтобы менеджер Джаспер не беспокоился, но при этом достаточно прозрачное, чтобы понять, что хочу обсудить нечто важное. Я навожу курсор мыши на «отправить». Клик! В этот момент колеса приходят в движение: я попросил организовать встречу, на которой официально подам заявление на увольнение. Мои коллеги должны знать, что я их покидаю. Это очень важно сделать сейчас, поскольку мы уже подыскали коттедж, который арендуем в июне, и нашли человека, заинтересованного в покупке нашей городской квартиры.