Я объясняю, что пальпитация, вероятно, вызвана тревожностью и что в особенно стрессовые периоды она может принимать бета-блокатор[21] «Пропранолол», если более консервативные нелекарственные методы окажутся неэффективными. Я подчеркиваю, что ей необходимо значительно сократить потребление кофеина (она пьет так много кофе, что я удивляюсь, как она не отлетает от белоснежных стен нашей клиники) и выполнять дыхательные упражнения во время напряженных рабочих моментов.

Харриет выглядит сконфуженной, и я знаю почему: во время записи к частному терапевту ей сказали, что ей, вероятно, понадобится анализ крови (чтобы проверить работу щитовидной железы), электрокардиограмма (чтобы проверить электрическую активность сердца), а также направление к эндокринологу и кардиологу. Я качаю головой, наклоняюсь к ней и говорю, что на данном этапе это будет лишним. Она не знает, что ответить.

«Честное слово, я желаю вам — и вашему банковскому счету — всего наилучшего. Все эти тесты и направления только повысят стоимость консультации», — говорю я.

Похоже, она начала улавливать мой ход мыслей, поэтому я объясняю, что если, несмотря на лечение, пальпитация не исчезнет, она сможет обратиться в государственную клинику, где сдаст кровь на анализ, сделает электрокардиограмму и запишется к узким специалистам. Хотя в государственной клинике все это займет немного больше времени, ей ни за что не придется платить. На этот раз она кивает с большим энтузиазмом. Через пять минут, после того как мы обсудили другие нефармакологические способы борьбы с тревожностью и ее многочисленные физические проявления, в том числе пальпитацию, она уходит, заплатив гораздо меньше, чем могла бы.

Я отклоняюсь на спинку большого мягкого кожаного кресла (такого, как Джаспер мне не купил), смотрю на блестящую картину на стене и изысканные горшечные растения (они искусственные, поэтому они всегда ярко-зеленые и за ними почти не требуется уход) и благодарю Бога за то, что частная практика меня не изменила. На самом деле я до мозга костей остаюсь врачом из государственной клиники. Мой моральный компас — это хорошая работа.

Неудивительно, что это была моя последняя смена в частной клинике.

* * *

На протяжении долгого времени я не мог понять, почему работа в частной клинике не для меня. Дело не в том, что мне иногда приходилось подрабатывать в клинике сексуального здоровья, а истории оттуда просто великолепны! Я имею в виду, что некоторые врачи обожают частную медицину и строят в ней блестящую карьеру. Им она дает то, что они ищут. Я же понял, что мне она дает то, чего я не ищу.

После долгих обсуждений с Элис, во время которых Уильям внимательно за нами следил, словно являясь ключевым участником процесса, я пришел к трем главным выводам.

Вывод первый: Мне нравится жесткая природа государственной медицины.

Что можно не любить в сырой, сложной и жесткой природе государственной клиники? Например, я просто обожаю, что у моего невероятно неудобного кресла сломано одно колесо. Что стены покрыты дешевыми листовками формата А4, а в них говорится обо всем: прививках против гриппа, похудении, бесплатных презервативах и групповых прогулках по парку для психического здоровья. Что в моем кабинете может пахнуть чем угодно, начиная от изысканного парфюма и заканчивая писсуаром заправки в субботу вечером. И, разумеется, рядом с моим компьютером всегда умирает очередное горшечное растение (прости, Элис!).

Это настоящие мертвые растения, а не искусственные мертвые растения.

В государственной клинике царит хаос, потому что жизнь хаотична. Таким образом, клиника является отражением реальной жизни своих пациентов. Кроме того, государственные клиники сражаются ожесточеннее. В них несут службу врачи, медсестры, бригады скорой помощи и многие другие невероятные медицинские и немедицинские специалисты. И это действительно служба не ради гламура, денег или условий работы, могу сказать точно. Мне нравится постоянно находиться на поле боя, поскольку благодаря этому я становлюсь лучше как врач. Комфортное пребывание в огромном стерильном кабинете с изображениями туманных итальянских холмов в сумерках и вазами искусственных подсолнухов, за дверями которого приемная с включенным двадцать первым концертом Моцарта, не отражает реальную жизнь. Все это не передает хаос, который я ищу, а скрывает его. Облицовка, за которой прячется правда. Иногда здоровье бывает уродливым, и, чтобы выполнить свою работу хорошо, мы должны взглянуть уродству прямо в лицо и улыбнуться.

Вывод второй: Я не поклонник монетизации ожиданий пациентов.

Не поймите меня неправильно, не каждый человек, который обращается к частным терапевтам, таков. Но, как показала встреча с мистером Хантом, проблема есть, и я бы никогда с ней не смирился. Мы все понимаем, что деньги могут работать как магнит, сбивающий моральный компас человека. Частная медицина характеризуется не только моральным обязательством работать в наилучших интересах пациента, что единственное должно оправдывать ваши действия, но и давлением, которое вы испытываете, стремясь оправдать заплаченные вам деньги. Это часто приводит к чрезмерному обследованию и неоправданным действиям. Результат? Пациент начинает еще больше тревожиться о своем здоровье и платит ненужные деньги. Лично я не хочу так работать.

Вывод третий: Я хочу работать с пациентом долгое время.

Как терапевт я обладаю привилегией заглядывать в окна своих пациентов. Каждый раз, когда я вижу человека, то узнаю о нем многое: какие у него предпочтения, идеи, тревоги, убеждения и ожидания. Я изучаю его здоровье вдоль и поперек. Эта концепция должна оставаться в основе работы терапевта, потому что благодаря ей заметны любые изменения. Я увижу, когда что-то, за чем я годами наблюдал через окно, вдруг изменится. Между нами завязываются доверительные отношения, полезные для здоровья пациента и моей удовлетворенности работой.

Основываясь на собственном опыте, могу сказать, что в частной медицине добиться этого сложно. Иногда такое просто невозможно. Я слышу, как вы кричите (предполагаю, что это читает не только Элис и моя мама), что сегодня это невозможно даже в государственных клиниках. Записаться на прием сложно, врачи всегда меняются. Я все понимаю. Сегодня отношения с терапевтом отличаются от тех, что были раньше. Однако лично я стараюсь построить длительные отношения со своими пациентами. Я также считаю, что государственная медицина имеет потенциал стать прекрасной в этом отношении. К сожалению, сегодня столь важная проблема усложняется еще и тем, что с каждым годом все меньше врачей стремятся работать терапевтами на полную ставку. Чтобы решить проблему, Национальная служба здравоохранения и правительство должны разработать общий, измеримый и реалистичный план. Даже в таком случае путь будет тяжелым.