Он какое-то мгновение оглядывал застывшую ночь, затем повернулся ко мне.

– Когда будешь готова, жду тебя на заднем дворе, – бросил мой спутник, обошел здание и исчез в темноте.

Стоя перед домом, я вспомнила, как была жнецом. Как ждала в коридорах, слушала обыденные разговоры и неторопливые шаги людей, которые спокойно шли по своим вечерним делам, не подозревая, что скоро приду я, чтобы покончить с ними. Их неведение всегда вызывало болезненное чувство власти, словно я была самой смертью, а не просто ее марионеткой. Но теперь, когда мне действительно довелось стать смертью, я даже близко не чувствовала никакой важности. Вместо этого в животе заныло так, как во время самых первых жатв. Мне не хотелось этой власти.

Я пересекла лужайку, оглашая безмолвный мир шелестом травы. Входная дверь была предсказуемо заперта, поэтому я обошла дом.

«Это прямо как жатва, – подумала я, открывая бумажное окно и проскальзывая внутрь. – Ты тысячи раз такое проделывала».

Хижина состояла всего из одной комнаты, где в беспорядке валялись игрушки и кухонные принадлежности. Тамамо-но Маэ и ее бабушка спали рядом на тростниковых циновках и одеялах. Старуха неподвижно лежала на боку, не дыша в замороженном времени, а кицунэ спала на спине, закинув руки за голову. Я надеялась обнаружить ее в лисьем обличье, но рядом со старухой лежала маленькая девочка, одетая в белую ночную рубашку с рукавами, закрывающими кисти, и подолом, из-под которого торчали пальцы ног.

Я поддела голову кицунэ и уложила ее к себе на плечо, стараясь касаться только одежды, но не кожи. Тело девочки было жестким от заморозки времени, но теплым и мягким на ощупь. После дремы в листьях оно пахло осенью. «Так я носила Нивена, когда он только родился», – мелькнула мысль, и мне пришлось остановиться, чтобы подавить ее. Было невыносимо думать о брате.

Я отперла дверь и вышла на задний двор. Затем уложила девочку на траву подальше от дома. Хиро стоял, держа наготове лук и стрелы.

– Ты готова, Рэн?

Я сглотнула, кивнула и сделала несколько шагов назад. Пока Хиро накладывал первую стрелу, я смотрела на звезды. Пару секунд он прицеливался в напряженной тишине. Затем стрела просвистела и вонзилась в тело кицунэ. У меня свело челюсть, когда я представила, куда он попал. Хиро без колебаний пустил вторую стрелу, и та тоже вонзилась в плоть с влажным хлюпаньем. Действительно ли он проделывал это с такой легкостью или только притворялся ради меня?

Я услышала, как Хиро опустил лук в траву, затем подошел ближе и положил мне руку на спину. Он направил меня к кицунэ, все еще мирно спящей, хоть наконечники уже пронзили ее сердце и шею. Замороженное время сковало кровь, и девочка не проснулась, чтобы почувствовать боль или закричать. Легко было представить, что стрелы ненастоящие. Ни к чему жалеть кицунэ, ведь я знала, что она не убита. Ничего необратимого и ужасного еще не случилось.

Я прижала часы Нивена к внутренней стороне запястья и закрепила двумя витками цепочки. Хиро отступил назад, когда я обнажила катану и вытянула перед собой, держа обеими руками.

«Это легко, – сказала я себе. – Самое простое задание из всех».

Когда я убью ёкай, Идзанами освободит меня от проклятия. Я смогу построить безопасный дом в Ёми для себя и брата. Я буду носить красные одежды, и всем существам в Царстве вечной ночи и на Земле придется меня уважать.

Это легко, потому что кицунэ выглядит как человек, а я не очень люблю людей. Это легко, потому что я заморозила ее во времени, и она не может ни напасть, ни убежать. Это легко, так как все, что мне нужно сделать, – всего лишь опустить клинок.

Мои руки тряслись от тяжести катаны.

«Я – эгоистка, ее жизнь не имеет для меня значения, – напомнила я себе. – Особенно по сравнению с наградой».

Но если это правда, то почему же я не могла пошевелиться?

Я призвала влечение смерти, которое почувствовала, когда убила Исо-онна. Пусть разрушит и опустошит меня, пробудит неутолимую жажду крови и страданий. Мне нужно стать дикой, сильной и бесчувственной. Но смерть затаилась где-то глубоко внутри, и вместо нее мое сердце наполнилось пустотой. Почему именно сейчас смерть меня оставила?

Я закрыла глаза, пообещала себе, что досчитаю до трех и опущу катану. Но досчитала до трех, потом до двадцати трех, потом до шестидесяти трех и никак не могла пошевелиться. Мои руки застыли, удерживая яростно трясущийся клинок.

Я совершила ошибку, бросив взгляд на девочку. Закрытые в безмятежном сне глаза, по-детски пухлые щеки, неровная линия челки на лбу. Я вспомнила лицо Грея Вестбрука, когда у того вырвали годы жизни, семьи в Ширакава-го, замерзшие и разлетевшиеся на осколки, гримасу Нивена, говорящую, что он никогда, никогда не простит меня. Я пыталась увидеть монстра, который опустошил Японию и сделает это снова, но видела только маленькую девочку. Как и я, она пострадает не за то, что натворила, а за то, кем была.

Я медленно опустила оружие, положила клинок в траву и встала на колени. Даже без веса катаны мои руки дрожали.

– Не могу, – прошептала я.

С этим признанием горячие слезы заструились по моим щекам и опалили лицо, словно кислота. Я окончательно поняла, что никогда не стану шинигами. Я прошла весь путь, едва не потеряла брата, и все напрасно. Без гнева я была слаба и сентиментальна, как человек, и за это мне придется жить и умереть в одиночестве.

Хиро не призывал меня к убийству. Он стоял рядом, а я плакала, и мои всхлипы казались безобразно громкими в маленькой окаменевшей ночи. Через мгновение дух-рыбак поднял меч.

– Я могу, – сказал он.

Слезы моментально высохли. Я подавила изумленный вздох и покачала головой.

– Нет, нет, это мое задание, – выпалила я, сжимая в руках травинки. – Идзанами узнает, она поймет, что я не…

– Богиня не узнает, – ответил Хиро, его аура казалась странно густой и неподвижной, как тень, что маячит за спиной ночью в мрачном переулке. – Она почует всплеск энергии, когда душа ёкай покинет Землю, но не будет знать, как и почему.

Я снова покачала головой.

– Это мое задание, – всхлипнула я, вытирая глаза рукавами. – Ты и так столько мне помогал. Если и это сделаешь ты, то получится, я вообще ничего не сделала, чтобы выполнить волю Идзанами? Я не заслужила право быть шинигами. Я слаба.

– Рэн. – Хиро опустился на колени рядом со мной, положил катану и заправил мне волосы за ухо. – Ты действительно веришь, будто убийство превратит тебя в шинигами?

– А что тогда? – с трудом выговорила я, пряча лицо за дрожащими руками. – Как еще я могу доказать?

– Эти испытания – лишь формальность. Ты не можешь заслужить право быть шинигами, Рэн. У Идзанами нет власти сделать тебя тем, кто ты уже есть.

Но кто же я? Я понятия не имела, что значит быть шинигами. Из-за черных волос, глаз и власти над светом все в Лондоне твердили: я – не жнец. Всю жизнь меня определяли через отрицание. Что же останется, если отбросить все, чем я не могу быть?