2. «Наверное, лучше бы не давить так на педаль газа, Куинн. Или я могу сесть за руль, если хочешь».

3. «Как твой папа мог так с тобой поступить? Можешь при мне материться, плеваться, плакать – всё, что угодно».

4. «Я всё сфотографирую, так что ты никогда не забудешь, как там всё выглядит».

5. «Я рада, что ты взяла меня с собой, Куинн. Я всегда готова быть рядом, когда нужна тебе».

Когда мы подъезжаем к воротам Хэтти в дальней восточной части Лиандера, на меня накатывают воспоминания. Мы смотрим, как отъезжают ворота, и мне кажется, что внутри меня распахиваются такие же ворота. Я медленно еду по длинной гравийной дорожке, вспоминая каждое деревце, что мы проезжаем. Некоторые повороты настолько крутые, что кажется, будто дорога вот-вот исчезнет и мы заедем прямо в лес.

Когда показывается дом, я смотрю на него, не моргая.

Оливия снимает всё вокруг, опустив свое стекло.

– Он великолепен.

Да. Он всё так же прекрасен. Обшитый досками, с террасой по периметру дома, с кирпичной печью сбоку.

Мы выходим из машины. Оливия направляется к дому, но я качаю головой.

– Пошли к тропе. Я хочу показать тебе место для купания.

Сад Хэтти теперь выглядит опустевшим. Дверь оранжереи открыта настежь. Растений нет, как и птиц. Смотреть на пустоту больнее, чем я ожидала.

«Гатор» всё еще стоит под навесом, ключ в замке зажигания. Он сразу заводится. Оливия садится рядом со мной, держась за ручку сбоку.

– Уверена, что готова к этому?

Я выезжаю из-под навеса и направляю машину к деревьям на холме.

– Нет, но мне нужно это сделать.

Мы несемся по проселочной дороге, и ветер уносит прочь мой пот, напряжение и комки, что у меня внутри. Оливия молчит, когда мы въезжаем в лес, на тропу, которую я помню, как тыльную сторону ладони Хэтти. Чем глубже в лес мы заезжаем, тем сильнее у меня ощущение, что душа вырывается у меня из груди. Запахи дуба и кедра уносят меня в те времена, когда мне было десять, двенадцать, пятнадцать лет. Меня переполняет ностальгия, моя грудь раскрывается от облегчения, радости и одновременно грусти.

Наконец, я вижу метку – дерево, повязанное оранжевой ленточкой.

– У нас впереди большой ухаб.

– Большой кто?

Я притормаживаю. Когда мы опускаемся в огромный ров на тропе, я говорю:

– Однажды я въехала в эту яму на полной скорости, – я с улыбкой бросаю быстрый взгляд на Оливию, – мы перевернулись, и у меня еще неделю копчик болел.

Оливия смеется, откидывая голову назад.

– Хэтти отметила дерево, чтобы мы знали, где тормозить.

Солнце едва пробивается сквозь кроны деревьев, но воздух вокруг удушающе жаркий. Я прибавляю скорость, чтобы нас обдувало ветром, но мы уже подъезжаем к знакомой развилке на тропе. Я поворачиваю направо, и Оливия не задает вопросов. Пока я медленно еду, она фотографирует лес.

– Здесь просто потрясающие виды. Твоя бабушка – владелица этой земли? – спрашивает она.

– Была, – я тяжело сглатываю. – Так, сейчас будет сильно трясти. Держись!

Она убирает фотоаппарат и хватается за ручку на двери. Тропа стала уже и ухабистее, чем я помню. Мы наезжаем на большую колдобину, и я прикусываю язык.

– Черт, – шиплю я, глотая кровь.

– Может, не надо… – голос Оливии дрожит, как перфоратор. – Может, тебе стоит притормозить.

Мы поднимаемся на холм, и у его подножия я замечаю семью оленей.

– Смотри!

Она охает.

– Они прекрасны! Можно мы остановимся и я их сниму?

– Возможно. – Но я еду слишком быстро, а холм намного круче, чем я помню. Я жму на тормоз, но мы уже на полпути вниз. Олени бросаются прочь, чтобы спасти свою жизнь.

– Куинн! – вопит Оливия.

Я изо всех сил пытаюсь удержать руль, кажется, глаза сейчас выскочат из орбит.

Мы визжим, мчась к крутому повороту, последнему повороту. Мы пролетаем его так быстро, что я не могу поверить, что мы не перевернулись. Я бью по тормозам как раз вовремя, в нескольких дюймах от обрыва.

Ливви поворачивается ко мне с открытым ртом, ее продолговатые глаза теперь такие же круглые, как мои. И вдруг заливается хохотом как сумасшедшая, держась за сердце. Мои губы расплываются в улыбке, и я тоже смеюсь.

– Куинн, ты вошла в этот поворот, как будто мы в «Марио Карт»[9].

Я смеюсь еще громче, едва не задыхаясь.

– Мне на секунду показалось, что я Луиджи на Радужной дороге.

Я ловлю ртом воздух.

– О нет, нет, нет! Мы определенно были на Лугах Му-му!

Она с удивлением поворачивается ко мне.

– Точно, ты права!

Я вскидываю руки ко лбу, пытаясь восстановить дыхание.

– Но глянь туда, – говорю я, уставившись на место для купания – такое же голубое и чистое, каким я его помню. Зеленые деревья кажутся еще зеленее, и склонившееся над водой дерево с привязанной к нему шиной по-прежнему здесь.

– О, – вздыхает Оливия, – здесь даже лучше, чем я ожидала.

Я улыбаюсь, когда она выходит, доставая фотоаппарат. Она снимает воду, деревья, меня, сидящую в гаторе. Я поднимаю взгляд на небо: ни единого признака дождя. Это немного расстраивает. Купание под дождем в тот день с Хэтти – лучшее мое воспоминание.

После того как я прыгнула, вода попыталась украсть меня. Утащить на дно. Вынудить меня бороться. Я испугалась, но не стала бороться. Я позволила ей нести меня. И спустя какое-то время вода обняла меня, укачала и подняла на поверхность. Когда я смогла сделать вдох, сердце бешено заколотилось у меня в груди и я чувствовала себя более живой, чем когда-либо.

Хэтти стояла у края обрыва, высматривая меня.

Я крикнула ей:

– И кто теперь трусишка?

– Девочка! – крикнула она, вытирая лицо. – Я думала, что потеряла тебя.

– Ты от меня так легко не избавишься! – Я смахнула с лица капли дождя.

Уперев руки в бедра, она сказала:

– Давай вылезай оттуда. Поехали домой. Твой отец убьет меня, если узнает.

Она была напугана. Я слышала это по ее голосу. И я никогда еще не слышала такого голоса. Она боялась не моего отца – она боялась потерять меня.

Я поплыла обратно к берегу, и, когда вылезла из воды, мои силы были на исходе. Я распласталась в грязи в промокшем белье под осыпающими меня крупными каплями дождя. Хэтти стояла под дождем вместе со мной.