– Я… может быть…

– Ценность личности не базируется на каких-либо очевидных обстоятельствах. Ее нельзя выявить при помощи тестов, и масштаба ценности тоже нет. У каждого человека свои представления о том, чем она определяется. Но я могу сказать тебе, Элиза, что «Море чудовищ» не является мерилом твоей ценности. Закончишь ты его или нет – это не вопрос жизни и смерти.

– Но… Уоллис. Уоллису предложили издать прозаический вариант комикса, и это совершенно изменит его жизнь, но издатель ждет, когда комикс будет закончен. Если я не справлюсь, Уоллис все потеряет.

– Опять-таки это вопрос жизни и смерти?

– Нет.

– Он находится в опасности, и только это может его спасти?

– Я… нет. Но так ему будет гораздо проще…

– Похоже, это действительно сложная ситуация.

– И что мне делать? Я здесь именно поэтому, именно поэтому я пытаюсь продраться сквозь сложившееся положение дел и опять начать рисовать. Если бы не он, меня бы больше не заботил мой комикс. Я хочу закончить «Море чудовищ» ради него, но не могу. Если он не получит того, что ему нужно, это будет моя вина.

– Не думаю, что самое важное здесь – это завершение твоей работы. Главное, ты должна осознать, что не можешь нести ответственность за жизнь Уоллиса или жизни твоих фанатов. Положение дел в твоем фэндоме не должно определять твою ценность и твою самооценку.

– Но это моя вина. Я должна быть в состоянии закончить «Море чудовищ», даже если у меня нет такого желания.

– Но что для тебя важнее, работать, несмотря на возникший перед тобой блок, или какое-то время отдохнуть?

– А это не вы должны сказать мне?

– Я считаю, в этом случае важнее всего, чтобы ты сама приняла решение. Эта проблема – твое беспокойство – может решиться очень не скоро. Я могу прописать тебе лекарство, но здесь жизненно важно понимать, когда в состоянии перегрузки следует прорываться вперед, а когда необходимо отступить и дать себе передышку.

– О.

– Давай поговорим еще вот о чем. Ты задумывалась над тем, что будешь делать после «Моря чудовищ»?

– Я… Мне кажется, я просто упаду на землю. Ну, как марионетка, которой перерезали веревочки.

– А других идей, которые ты хотела бы рассмотреть, у тебя нет?

– Нет.

– Жизнь не кончается одновременно с историей. Может, ты не закончишь «Море чудовищ». Может, закончишь. Может, потом ты продолжишь рисовать. Может, перестанешь. Фанаты все равно будут любить твой комикс. Ненавистники найдут другой объект для ненависти. Время будет идти вперед, и ты вместе с ним.

– Но… как долго это будет продолжаться? Я устала от своего состояния.

– Трудно сказать.

– Осенью я должна ехать в колледж. Я не могу – и не хочу вариться во всем этом, даже находясь в другом месте.

– А ты не думала о том, чтобы сделать перерыв? Пропустить год? Ты не обязана поступать в колледж немедленно.

– Но что я буду делать сама с собой? Я не могу целый год просидеть в комнате, верно? Даже если мне этого хочется.

– Если ты продолжишь ходить ко мне, мы с тобой поговорим об этом, у тебя будет время во всем разобраться. Прежде всего в себе. Это также даст тебе необходимую передышку для того, чтобы поработать со своей тревожностью.

– Звучит заманчиво.

– Хочешь еще воды? Лед растаял – и вода, наверное, стала теплой.

– Да. Спасибо вам.

Время до окончания школы тянулось медленно.

За последние несколько недель мои отметки ухудшились, но до окончания семестра оставалось так мало времени, что это уже не имело значения – не могло повлиять на поступление в колледж. Я была принята в маленький местный университет и почти сразу же написала письмо в приемную комиссию, объясняя, почему хочу отсрочить начало занятий на год. В прошлом сентябре маме с папой идея академического отпуска не понравилась бы. Но в нынешней ситуации, признали они, это может оказаться наилучшим выходом из положения. Думаю, свою роль в их согласии сыграло то внушение, которое сделали им Салли и Черч. Папа немедленно начал отсекать все телефонные звонки и письма мне, а мама составила список дел, целью которых было почаще выманивать дочь из дома. К моей радости, это большей частью оказались прогулки с Дэйви по округе. А еще она повесила на холодильник маленькие значки – выражающие разные эмоции мордашки, – чтобы я каждый день давала знать, какое у меня настроение. Прежде я назвала бы такое ее начинание глупым, но это лучше, чем разговаривать.

– Как это ты не будешь учиться в колледже в следующем году? – рычит Салли за обеденным столом после того, как мама с папой объявляют о планах нашего семейства. – Мы же будем ходить в школу! А ты – нет! Это несправедливо!

Черч спокойно засовывает в рот горох.

– Салли! – шипит мама. Моим братьям даже в шутку не разрешается жаловаться на что-либо, связанное с моим «разнюниванием», как называет это Салли, но мне нравится его огорчение. Он делает из происходящего глуповатую проблему, словно в каком-нибудь фильме, где через полтора часа веселья для всей семьи она обретет изящное, перевязанное ленточкой решение.

Салли с кислым видом ерзает на стуле.

Что-то дзинькает. Черч достает из кармана телефон.

– О, посмотри. – Он протягивает его через стол мне. На нем сообщение от Люси Уорлэнд.

– Откуда у тебя номер телефона Люси Уорлэнд? – удивляюсь я.

– Оттуда, что она прикольная, – говорит Черч. – А еще, Салли не захотел сам попросить его у нее.

Салли краснеет.

– Она сказала, что пришлет фотографии с церемонии выпуска, – продолжает Черч.

Ах, церемония выпуска. Я дожила до нее, а потом отказалась почтить своим присутствием. От осознания того, что я никогда больше не ступлю на порог школы, мне становится легче дышать. Увеличиваю фотографию на весь экран и вижу актовый зал, заполненный моими одноклассниками, они сидят ровными рядами, одетые в шелковые выпускные мантии. К одной стороне сцены, на которую выпускники поднимаются, чтобы получить свои дипломы из рук директора, выстроилась очередь.

Люси сделала фотографии, когда на сцену поднимался Уоллис. Я вижу все так ясно, будто передо мной не фотографии, а видео: Уоллис медленно всходит по ступенькам и идет по сцене. Лицо у него равнодушное, как и всегда, потому что в зале слишком уж много людей, а чем их больше, тем меньше эмоций он демонстрирует. Он крупнее и выше директора, маленькая рука последнего тонет в его руке. Уоллис берет диплом и неуклюже спускается со сцены, и большинство считает его недоумком, или мужланом, или вообще никем.

Но я знаю, кто он. Знаю, на что он способен.

– Можно мне телефон обратно?