поравнялась с ребятами. Над портретом Ленина возвышался транспарант: «Долой грабительские цены». Молодые женщины пели что-то разудалое, а несколько мужских голосов затянули «Варшавянку». Сергею даже показалось, что перед ним Первомайская демонстрация. Побольше бы кумача, да народ был бы лучше одет… Некоторые парни шли по пояс голые, и солнце уже тронуло загаром их плечи. Другие связали рукава сорочек на животе, выставив напоказ татуировку.

Колонна обтекала Триумфальную арку, неумолимо двигаясь к главной улице.

Глаза Снегиря выражали восхищение:

— Жалко, что они стенд с собой не захватили.

— Какой?

— Пожарный. Прибили к нему дохлую кошку и под хвостом нацарапали: при Ленине жила, при Сталине сохла, при Хрущеве сдохла.

— Вранье, — едва сдержал смех Сергей. — Мы бы вчера видели.

— Не всё мы видели, — загадочно сказал Снегирь. — И много чего не увидим, если будем истуканами торчать. Айда через парк, а на Московской их подождем.

Пока колонна, круто взяв вправо, обходила сквер площади Революции, ребята уже были в начале Московской, где собралась толпа любопытных.

— С трех заводов собрались, — доказывал худощавый дядька.

— Нет, одни буденновцы выступили, — отозвался толстяк с маленькими колючими глазками. — Директору чертей всыпали, партком разогнали, секретаря обкома чуть в машине не перевернули.

— Свисти побольше, дядя, — бросил мимоходом Снегирь. — Директора кастрировали, а Басова отправили заведовать роддомом.

— Шельмец, — ощерился вдогонку толстяк.

— Перестань, — одернул Снегиря Вертоусов. И подумал, что со спутником он еще наберется хлопот.

Они шли по тротуару на одном уровне с головой колонны, занявшей всю проезжую часть главной улицы.

Продавщицы того самого гастронома прильнули к окнам. В их глазах Сергей читал растерянное недоумение. Редкие покупатели выскакивали из магазина, интересуясь, что происходит.

«И вы еще спрашиваете», — подмывало Сергея пристыдить их.

В киоске он купил «Правду», торопливо перелистал. Пробежав первые строки передовицы, ощутил облегчение.

— Послушай, что пишут, — задержал он Снегиря. — ЦК КПСС и Советское Правительство сознают, что само по себе повышение цен — мера нежелательная, это скажется на бюджете семьи…

— Давно сказалось, — отмахнулся Снегирь. — Толку, что томатный сок не подорожал, если его все равно нет в продаже.

— Я с тобой серьезно, а ты… Пойми, наше правительство не скрывает от народа истинное положение и называет вещи своими именами.

Мальчишки лет десяти крутились то сбоку, то впереди колонны. Иные из взрослых подсаживали их, и пацаны доставали из рожков на столбах красные флажки, вывешенные в честь дня защиты детей.

Сергей стал гадать, где состоится митинг: рядом с милицией — там обычно два раза в год по праздникам устанавливали трибуну — или возле горкома партии.

Что митинг должен быть, он не сомневался и мысленно представлял, как к манифестантам обратится секретарь горкома, а представители рабочей делегации расскажут о переговорах.

Милицейские «бобики» торопливо отъезжали от горотдела к памятнику Ленину. Теперь Сергей понял, где должна остановиться колонна.

Правильно, почувствовал он себя сопричастным к заботам рабочих. У памятника вождю они как бы присягнут на верность Ильичу, как присягнут еще раз и те, кто выйдет навстречу из бывшего атаманского дворца — ныне штаба городской партийной организации, чтобы уладить конфликт, нужный лишь врагам социализма.

Несомненно, тайные агенты, выявить которых из-за расширения экономических связей с западом попросту невозможно, уже передали по секретным каналам весть о волнении на заводе. И кто-нибудь в Лондоне или Вашингтоне свяжет это со всем городом и непременно подчеркнет, вспомнив историю: мол, когда питерцы и москвичи кровью завоевывали свободу, Новочеркасск не восстал против угнетателей, а наоборот, противопоставил себя молодой власти рабочих и крестьян… Это было очень давно, но кому надо — вспомнят и будут злопыхать. Поэтому необходимо, чтобы рабочие, в чьих мозолистых руках портреты Ленина и красные знамена, не держали зла на власть; за всем не усмотришь. А снижение расценок, досадно совпавшее с повышением цен, всего лишь недоразумение. Оно бы разрешилось еще вчера, если бы с людьми поговорили не сухо официально, а по-человечески. Хотя, справедливости ради, и рабочие тоже…

Против Сережкиного ожидания, никого возле памятника не оказалось. И рабочие, судя по всему, не ждали здесь кого-либо встретить. Они, наоборот, ускорили шаг, огибая небольшой сквер между памятником и площадью перед главным городским домом.

Этот двухэтажный дворец с навесным, украшенным декоративной решеткой балконом, открытыми в виде порталов входами, бывший когда-то обителью донских атаманов, являлся одним из самых примечательных в Новочеркасске. Даже Сергея, равнодушного ко всякой пышности, приятно поражали декоративная лепнина, чугунные лестницы, высокие сводчатые залы.

Рассеянная улыбка постелено исчезала с лица Вертоусова, когда он увидел цепочку солдат у входа во дворец.

«Зачем они здесь, кого и от кого охраняют?» — словно приросли ноги к асфальту.

Его грубо толкали, кто-то даже обругал.

— Выходи! — раздались голоса.

Молоденький сержант, расставив руки, что-то говорил. Его заслонили, послышался звон разбитых стекол.

— На абордаж, — зычно рявкнул голый по пояс парень. Волосатую грудь синей татуировкой оплела змея.

«Пират недобитый», — пытался отстраниться от него Сергей, но не смог, зажатый со всех сторон.

Снегирь, не теряющий присутствия духа, умудрился и в страшной давке стрельнуть окурок.

— А шишек чегой-то на горизонте не видать, — пустил он дым из носа.

Приподнявшись на цыпочки, Сергей видел, как распахнувшаяся дверь, словно водоворот, втягивает в себя людей.

— Тащи, кто попадется, на балкон, — ободрял прорвавшихся во дворец «пират». И заскрежетал зубами в досаде, что к двери ему не пробиться.

Липучее онемение обволакивало Сергея. Он никак не мог понять, почему не видно делегатов от рабочих. Неужели в горкоме и в исполкоме все разошлись по домам. Но тогда… тогда значит рабочих никто и не ждал. И от них укрылись за спинами солдат.

Толпа оживленно загудела, когда на балконе появился человек в спецовке… Потом выглянул еще один, совсем молодой и, перегнувшись над решеткой, выпустил из рук слегка спланировавший портрет Хрущева.

Тот, что в спецовке, держал начатую бутылку и тарелку с колбасой.

— Поглядите, чем они занимаются, — едва не выронил он тарелку. — Мы как проклятые упираемся, а они копченостями обжираются и коньяк глушат.

— К отве-е-ту!.. К отве-е-ту!..

Сергею стало противно. Неужто нельзя кушать то, что свободно лежит в магазинах.

Снегирь, облизнув пересохшие губы, возмутился по-своему.

— В такой солнцепек и коньяк хлещут. Нельзя ли там кваску или на худой конец «аш два о» поискать.

Вертоусов воспользовался желанием товарища.

— Пойдем в парк, тут же рядом.

Убеждать Снегиря не пришлось, и через минуту ребята были в буфете летнего ресторана «Весна», примыкающего к горисполкомовскому саду.

Они оказались не первыми, кому хмурая уборщица объясняла, что товар отпускать не будут, пока буфетчица отлучилась.

— Знаем, куда она отлучилась! —