утки. На огородах белели соцветья картошки, выбросили плети молодые огурчики. Изредка, но попадались дворы с летней печью, и Юрка, приостановившись, вспоминал бабушкино подворье в станице.

Майка держалась от него на расстоянии, некстати громко смеялась, переговариваясь с подружками. Юрка чувствовал ее неестественность и тоже не делал попытки подождать девушку. Даже когда рвали траву и все разбрелись кто куда, он проявил выдержку. И Майка первой подошла к нему, спросила, не собирается ли он на пляж.

— С утра мечтаю, — без тени иронии ответил Юрка. — Руки только помою, — полынь пахучая.

— У меня вымоешь, — многозначительно улыбнулась она.

— Мы ж поедем на Спасалку? — утверждающе спросил он.

— Как хочешь, — сощурила глаза Майка, явно кому-то подражая.

Жила Клименко почти напротив школы. Каменный под шифером дом состоял из трех смежных комнат и крохотного коридора.

— Это мой кабинет, — пошутила Майка, открыв дверь в самую маленькую комнату.

Юрка, мельком заглянув, оставил ее переодеваться.

На телевизоре «Темп» выгнула спину «кошка-копилка». Он вспомнил, что у Майки осенью день рождения. Подарок ей следовало подыскать загодя, как никак шестнадцать лет.

Юрке стало неуютно от мысли, что Майка старше. Разница в полгода не в счет, но на нее заглядываются старшеклассники и намек Снегиря о суворовце вполне обоснован.

Его кольнуло подозрение, что Майка специально заигрывает с ним, чтобы подразнить нового ухажера. Но, представив ее веселые, полные искристости глаза, отвел эту мысль. Скорее всего, она разочаровалась в парне или он ей нахамил.

В глубь сада вела выложенная камнем тропинка. Верхушку поспевающей черешни облепили воробьи… Вдруг они с шумом вспорхнули, а ветки закачались, будто дерево стали трясти.

Отец Майки был конструктором, и скорее всего, это он придумал устройство, отпугивающее птиц. Юрка хотел спросить об этом Майку, но в ее внешности за эти несколько минут что-то изменилось.

— Нравится? — одетая в открытый зеленый сарафан, она закружилась, приоткрыв круглые колени.

— Что ты натворила? Губы намазала и глаза какие-то…

— Глаза я сделала, как у Имы Сумак.

Нарядная и красивая, она дразняще смотрела на него, и Юрке стало неловко за свои старенькие брюки и простенькую навыпуск шведку.

— Набери воды, — протянула Майка термос.

Юрка, не спустив воду из крана, набрал теплой.

— Возьмем в городе газировки, — передумала Майка.

Юрка думал что, пересев с трамвая на автобус, они доедут до вокзала, где за путями ждет их речная прохлада.

— Лучше квасу на вокзале, — возразил он. — Чего мы будем время терять.

— Посмотрим, — согласилась Майка и со значением добавила. — Мы хорошо проведем время, правда?

Ее вишневые губы были чуть приоткрыты, словно она пыталась что-то еще сказать, но раздумала и сейчас ждет, не доскажет ли он.

Сколько раз Юрка мечтал остаться с Майкой наедине, когда сами собой придут нужные, заученные для такого случая слова.

— Правда… конечно, — вымученно проронил он, не в силах что-нибудь вспомнить. И, скрывая неловкость, обнял девушку.

Майка на секунду задержала дыхание, словно прислушиваясь к чему-то.

— У нас воруют черешню. Только стала поспевать — и на тебе…

Юрка, находя ее в эту минуту в сто раз красивее и привлекательнее всех на свете, наконец-то нашелся.

— Когда ты пробуешь черешню, твои губы наверное сохраняют ее сладость, — и неумело чмокнул девушку в верхнюю губу.

— Кроме шуток, Калачик, пойдем посмотрим, кто в саду, — отстранилась Майка.

— Повод ты, однако, нашла.

Майка смерила его взглядом с головы до ног, и Юркино сердце пристыженно забилось где-то в животе.

— Когда я чем увлечена, по мне хоть дом гори.

Он вымученно хохотнул и, кляня себя, поплелся следом.

Молодой мужчина, спрыгнув с дерева, изобразил смущение.

— Я, Маечка, не ради озорства, а в целях закуски. Не салом же бражку заедать.

Юрка знал этого парня по кличке Вьюн. Несколько лет назад он окончил их школу и сразу же загремел в тюрьму за драку.

Вьюн улыбался, но глаза его источали холод и почти презрение.

— Соседу можно. Зато кого другого, если залезет, я, Маечка, так шугану.

Юрка, считающий своим долгом вмешаться, нравоучительно и, как ему казалось, остроумно изрек:

— Маичка, Маичка, знаем, что не трусики. Воспользовались, что никого нет дома и шкодите.

Вьюн картинно изобразил испуг.

— Тимуровец с тобой?.. А почему без галстука, мальчик?.. Ладно, за куревом сбегаешь — на мороженое получишь.

Самое страшное было то, что Майка засмеялась.

Вьюн, приложив к губам палец, отставил ухо.

— Буденновцы шебуршат. Не иначе, у горсовета митингуют. Что они вчера на заводе вытворяли.

— Ничего особенного, я там был, — с тайным намерением уязвить Вьюна сказал Юрка.

Тот не обратил никакого внимания на Калачева.

— Из города, Маечка, придешь, расскажешь, что и как.

— А почему бы тебе, Миша, с нами не пойти?

Теперь и Калачев услышал шум из центра города. Впечатление было, что там проходит демонстрация, но без музыки.

Михаил взглянул на босые ноги.

— И вправду что ли пробздеться?.. Сандали вот только зашнурую.

Юрка сорвал снизу зеленую черешенку.

— Без Миши дорогу не найдем?

— С ним весело, — отрезала Майка. — А на пляж успеем.

Михаил, купив папирос, закурил прямо в трамвае.

— Ничего, пускал он колечками дым, — комары зато не налетят.

У завода Никольского, где Юрка намеревался сесть в автобус, Майка упрямо пошла за соседом.

По аллее проспекта Подтелкова спешили еще люди, спрашивали у идущих навстречу, что происходит в центре.

Юрка, узнав, что горком в руках бастующих, упрекнул себя, что на этот раз он не вместе с Вертоусовым и Снегирем. Правда, рядом Майка, но у нее, как всегда, семь пятниц на неделе. Какой к черту пляж, когда город бурлит.

Они задержались возле легковесных светло-желтых арок в тот самый момент, когда от осажденного многотысячной толпой дворца оторвалась группа людей. Число их все увеличивалось, и даже мальчишки слезали с деревьев в сквере, чтобы вместе со взрослыми идти в милицию освобождать арестованных.

Вьюн окликнул знакомого, стал расспрашивать.

Юрку раздирало нетерпение. В двух шагах с балкона дворца звучат такие речи, а Майка готова держаться за Мишкину руку. Она наконец согласилась подойти ближе, и Юрка разглядел пожилого лысого человека, доказывающего собравшимся опрометчивость их поступка.

— Хайтович, старый коммунист, — узнала Майка. — Он к нам в школу приходил.

Юрка хотел видеть все, что происходит на площади, как видят пацаны, усеявшие деревья.

— Чего жметесь, как урки на стреме? — подошел Вьюн. — Не надоела в школе политграмота? Слыхали, народ в милицию повалил своих корешей освобождать.

— Так интересно же, — показал на балкон Юрка.

— Интерес, тимуровец, у тебя в другом месте находится… Ну вы как хотите, а я покатил в горотдел.

— Ой, Калачик, — начала колебаться Майка, — освобождать