Но больше всего похвал жены удостоились за умение прясть и ткать. Эту добродетель отмечают даже надписи, посвященные Турии и Мурдии.

Все это банальные, обычные эпитеты, которые высекал, без сомнения, каменщик, изготовлявший надгробия. Они сохранились во множестве по всей Римской империи, а это свидетельствует о том, что тысячи и тысячи простых мужчин и женщин прожили свою совместную жизнь счастливо и спокойно. И они оттесняют на задний план легкомысленные и небрежные вирши беспринципного распутника и ядовитые стрелы сатириков; женщины, чью память увековечивают эти надписи, не были героинями Овидия или Проперция, а также Ювенала и Марциала.

Нельзя сказать, чтобы литературные произведения, дошедшие до нас, совсем не описывали браков, которые были столь же счастливы, сколь и незаметны. Сохранились письма Плиния, которые он писал своей жене в отъездах. Из них видно, что он скучал по ней каждую минуту. А в конце I века н. э. Статий написал очаровательное стихотворение, в котором рассказал о своей семейной жизни. У него была прекрасная жена Клавдия; ее никогда не привлекали театр или игрища; она никогда не проявляла интереса к мужчинам – для нее существовал только ее муж; она разделяла с ним разочарования и победы его литературной карьеры и не жаловалась, когда ему надо было уехать. И тем не менее после всего этого она не согласилась уехать из Рима и поселиться на берегу Неапольского залива, как он хотел. Причиной этому было ее беспокойство (и его тоже) о том, что ее дочь (падчерица Статия) уже слишком стара для брака, а женихов все нет. Но Статий не стал слушать возражений жены. Неужели она не понимает, что ее дочери легче будет найти мужа в Неаполе, чем в Риме?

Долгие, счастливые браки – один, как сообщает нам эпитафия, продолжался шестьдесят лет. Турия прожила со своим мужем сорок один год. Младший Плиний рассказал нам о безутешном вдовце, который лишился жены после тридцати девяти лет совместной жизни. Август и Ливия, за год до его смерти, сыграли золотую свадьбу.

Если мужья горько оплакивали своих жен, то и жены не могли смириться с потерей мужа. Они тоже сооружали им надгробные памятники и придумывали эпитафии. Юлий Классициан, финансовый секретарь (прокуратор) Британии, интриговавший против губернатора Светония Паулина, умер после подавления восстания Боадиции. В Лондоне сохранилась эпитафия на памятнике, который воздвигла ему жена Юлия Паката. Она называла себя «его безутешной вдовой».

В одном из фрагментов утерянного эссе Сенеки о браке находим список таких жен: «Когда младшая дочь Катона, Марция, оплакивала смерть своего мужа и женщины спросили ее, когда наступит конец ее скорби, она ответила: «Когда закончится моя жизнь». Когда родственник посоветовал Аннии снова выйти замуж, ведь она еще молода и красива, она ответила: «Я никогда этого не сделаю. Предположим, я найду хорошего мужа; я не хочу жить в постоянном страхе его потерять. Если же муж окажется плохим, то почему, прожив с лучшим из мужей, я должна буду довольствоваться худшим?» Когда все стали хвалить хорошую женщину, которая вышла замуж во второй раз, младшая Порция сказала: «Женщина, которая по-настоящему счастлива и добродетельна, никогда не выйдет замуж более одного раза». Когда старшую Марцеллу мать спросила, рада ли она, что вышла замуж, та ответила: «Ужасно рада! Поэтому я никогда не выйду замуж во второй раз». Валерия, сестра Мессалы, которую спросили, почему она, после смерти мужа Сервия, снова не выходит замуж, сказала: «Для меня он еще жив и никогда не умрет».

Таких женщин в Риме называли univirae и искренне уважали, поскольку они вступали в брак всего лишь один раз.

Однако реалист может спросить: а как быть с бессердечными законами, по которым бездетные вдовы, не вышедшие замуж во второй раз, должны были подвергаться наказанию?

Если вдова была хорошо обеспечена, то наказания были ей не страшны; она могла плюнуть на наследство, которое, по истечении двух лет незамужней жизни, становилось для нее недоступно. А если она уже перешагнула пятидесятилетний рубеж, то действие закона на нее не распространялось.

Браку угрожала опасность как снаружи, так и изнутри. В сложной социальной жизни Рима в эпоху поздней республики и империи, красивой молодой жене угрожала в первую очередь опасность извне, если на ее пути попадался бессовестный обольститель. Корнелию, когда-то невинную и чистую девушку, сразу же после свадьбы с Помпеем в 52 году до н. э. стал преследовать опытный развратник, Ц. Меммий, человек, которого Катулл имел все основания ненавидеть. Но Корнелия передала все его письма мужу, и Меммия, предусмотрительно осужденного совсем по другому делу, отправили в ссылку в Афины, которая должна была остудить его пыл.

Хотя супружеская измена не является сама по себе и по своим последствиям тем достижением цивилизованной жизни, которым можно гордится, в литературе (как и в эпоху Реставрации в Англии) Дон Жуан считается привлекательной фигурой (еще бы, ведь иначе он не смог бы никого соблазнить!), а обманутый муж, не важно, молодой или старый, вызывает не сожаление, а презрение и насмешку. Для легкомысленных и безнравственных людей украденный плод всегда самый сладкий. Чем моложе жена и чем сильнее охрана, которой окружает ее муж, тем большее удовлетворение получает беспринципный захватчик. Гораций мог спрашивать, стоит ли игра свеч. Овидий и Проперций ответили бы ему, что, по мнению распутников, которых они иногда изображали, стоит.

Ревнивый муж держал свою жену в доме, словно пленницу, а домашние рабы были ее тюремщиками. Однако рабов можно было попросить открыть дверь и отнести любовное письмо. «Кто будет охранять самих охранников?»

Если жена не изменяла мужу, то его ревность ее ужасно раздражала.

Гораздо большее разочарование испытывали жена и муж, если время шло, а детей все не было. Существовали, конечно, способы избежать такого положения: например, во время луперкалий (15 февраля) женщины стояли на улицах Рима, вытянув руки, а полуголые жрецы стегали их ремнями из козлиной кожи. Но даже эти и похожие способы иногда не срабатывали.

Не всякая жена в такой ситуации могла поступить как Турия и предложить мужу развестись с ней и вступить в брак с такой женщиной, которая сможет родить ему детей. Бесплодие, по убеждению римлян, стало причиной самого первого развода в их истории. Спур Карвил очень хотел детей, но был убежден, что бесплоден не он, а его жена. А Тримальхион похвалил себя за то, что не развелся с Фортунатой, думая, что она бесплодна.

Муж, конечно, мог мечтать о детях, но в то же самое время, подобно супругу Турии, любить свою жену, и в этом случае ни будущее семьи, ни счастье его дома еще не было потеряно. Всегда можно было усыновить мальчика; и в римском обществе мальчиков обычно усыновляли в особых случаях (если бездетные родители были очень богаты, или дядя усыновлял племянника, оставшегося сиротой). Прославленные семьи часто усыновляли детей, чтобы избежать вымирания. Если бы не это, семьи двух великих героев 2-й Пунической войны, Кв. Фабия Максима и П. Сципиона Африканского, в следующем за ними поколении могли просто исчезнуть. Внук Фабия Максима и сын Сципиона были вынуждены усыновить мальчиков; их приемными детьми стали братья, сыновья Л. Эмилия Паулла от его первой жены Папирии, с которой он так неожиданно развелся. Для Л. Эмилия Паулла в будущем это оказалось величайшей трагедией, поскольку двое его сыновей от второй жены, которые, казалось, гарантировали счастливое будущее его рода, умерли еще в детстве. Начиная с Юлия Цезаря и Августа все римские императоры, не имевшие сыновей, вынуждены были усыновлять мальчиков из других семей.