Из шалаша, энергично откинув завесу, вышел подтянутый, узкоплечий человек в темном сюртуке и длинных панталонах с металлическими пряжками на манжетах. Он, наверное, уже знал, что прибыли каменоломы, потому что сразу же двинулся к фуре, увязая во влажном песке. Его продолговатое, с пышными русыми бакенбардами лицо, оживленные глаза светились приветливостью и неподдельной добротой.

Назвавшись Кириллом Ивановичем, человек, к огромному удивлению, пожал всем каменоломам руки и, обращаясь к Андрею, которого, видимо, принял за старшого, сказал, что им надлежит расчищать берег для корабельной пристани. Не скрывал: работа тяжелая, времени на сооружение пристани оставалось Мало. Придется и ночи прихватывать. Но он, как распорядитель, лично будет заботиться о каждом, не позволит никому помыкать ими. Кирилл Иванович не преувеличивал. Работа была не то что тяжелой — каторжной. Они скалывали, разбивали в воде покрытые скользкими водорослями валуны, вытаскивали каменные обломки на берег.

От усталости земля покачивалась под ногами каждый вечер. Но Андрей не торопился в общий шатер, а, сняв одежду, нырял в реку. Плыл на середину Днепра, ложился на спину и отдавался могучему течению реки. Прохладная вода успокаивала, снимала усталость, ее упругое течение словно бы прибавляло расслабленным мышцам силы. Андрею было очень приятно одному отдыхать на воде под чистым, звездным небом. Все заботы, душевные боли улетали куда-то в безвестность, рассеивались, как легкий дымок, в этом необъятном просторе. Он плыл бы вот так, на спине, до утра, вдыхая на полную грудь знакомые запахи родных степей, раскинувшихся по берегам Днепра до самого моря... Если бы только течение не относило так далеко. В их лагерь он вынужден был возвращаться берегом. Шел, не торопясь, две, а то и три версты. И хотя на сон оставались считанные часы, утром чувствовал себя бодрым, снова мог ворочать в воде, раскалывать чугунным «кулаком» твердые камни.

Кирилл Иванович вставал раньше всех. Встречал на рассвете каменоломов, — как всегда, приветливый, в своем неизменном сюртуке, с шелковым платком на шее. Возле кирпичной печи уже хлопотали кашевары. Тарас расставлял на широкой сосновой доске, служившей столом, глиняные миски. Кирилл Иванович строго следил за тем, чтобы завтрак для его людей готовился своевременно. Никогда не заставлял их работать натощак. И в обеденную пору тоже лично созывал всех на берег. Горячая пища, отдых пополняли силы, и работа продвигалась быстрее.

За две недели прибрежная полоса затона, в котором сооружали пристань для судов, была почти полностью очищена. Кирилл Иванович сдержал слово: добился повышения месячной оплаты каменоломам. Если же кто-нибудь повреждал себе руку или заболевал, освобождал до выздоровления от тяжелой работы.

У Андрея словно бы развиднелось перед глазами. Чувствовал себя свободно и легко. После изнурительной работы в яме-каменоломне здесь, у реки, казалось, не знал усталости. Кирилл Иванович не раз, любуясь, наблюдал, с какой легкостью ворочает этот богатырь в воде громоздкие глыбы, как играют, перекатываются тугие шары мышц под его смуглой кожей.

— Геркулес! — восторженно причмокивал. — Сколько силы!

Чигрин не ведал, что означает это слово, — слышал его впервые, но, судя по приветливой улыбке Кирилла Ивановича, допускал, что, наверное, он напоминает ему какого-то человека с таким странным именем.

Однажды, подойдя к Андрею, распорядитель выразил свое удовлетворение добросовестной работой и сказал, что попросит князя, когда тот прибудет, отметить его.

— Такой Геркулес, — добавил он, щуря в улыбке добрые глаза, — заслуживает вознаграждения.

Чигрин выпрямился, опустил к ногам тяжелый молот. Почувствовал: настал давно ожидаемый миг.

— Можно и вас попросить, Кирилл Иванович? — спросил, заметно волнуясь.

— Конечно. — Распорядитель с любопытством посмотрел на парня, в грустноватом голосе которого прорывалась надежда. — Говори, чем я могу быть полезным тебе?

Андрей решительно встряхнул смоляным чубом.

— Позвольте вместо вознаграждения хлопца моего, Тараса Прищепу, матери вернуть. Бедствует, наверное, с меньшими на Хуторе. А Тарас может и за плугом ходить, и косу держать в руках. Все-таки подмога будет.

— А я думал, он сирота, — подавленно проговорил Кирилл Иванович. — Почему же не сказал раньше?

— Изверился в доброте людской, — помолчав, ответил Чигрин, — а у вас давно хотел попросить разрешения, да все не выпадало, думал, выволоку на берег последний камень и тогда уже...

— Последний и без тебя вытащат, — не дал ему закончить распорядитель. — Здесь работы осталось на день-другой. Сегодня же и отправляйтесь. Я велю, чтобы коня дали. Хутор далеко?

— Верст за двадцать будет. В экономии помещика Мовшина.

— Мовшина? — переспросил Карилл Иванович, и брови у к него сошлись на переносице. — Подожди меня здесь.

Широко шагая длинными ногами, он заторопился к своему шатру под кручей и через несколько минут вышел с жесткой бумажечкой, исписанной до половины ровным, аккуратным почерком.

— Это вам как бы охранная грамота, — протянул с горьковатой улыбкой и, пожелав Андрею успеха, пошел вдоль берега к кирпичной башне, которую заканчивали возводить.

Они тронулись в дорогу после обеда. Чигрин вывел коня на гору, взнуздал его, подтянул подпругу и, вскочив в седло, посадил Тараса впереди. Почувствовав на своей спине двоих всадников, конь пошел шагом.

За Новыми Кайдаками дорога повернула влево от Днепра, на запад. Андрей вспомнил, как везли их сюда осенью в скрипицах и путах. Через некоторое время впереди открылся и перелесок, в котором прятались тогда панские челядники, выскочившие на дорогу неожиданно, точно гончие из засады. Чигрин крепче прижал к себе худенького Тараса, будто мальчику угрожала опасность, и пустил коня рысью. Так проскакали они версты две-три, пока вдали на возвышении не замаячили знакомые здания, прошлогодние, приплюснутые скирды соломы экономии Мовшина. Андрей так и оцепенел в седле. Болезненно кольнуло в сердце. Он остановил коня, чувствуя, как шумит в ушах кровь.

— Есть другая дорога на ваш хутор? — спросил у мальчика.

— Вон мимо той ложбины, — показал рукой Тарас. — Там и копанка есть, вода холо-о-дная.

— Не забыл?

— Так мы же с отцом из этой кринички все лето волов поили.

Вспомнив об отце, Тарас насупился, потупил глаза, пряча, видимо, от Андрея слезы, неожиданно выступившие на глазах. Но детская грусть быстро проходит. Как облачко, которое летним днем на короткий миг заслоняет солнце. Набежит, бросит сверху прохладную тень, и уже нет его, будто растаяло от солнечного тепла.

— Вон она, под дубом, наша копанка, — обрадовался Тарас, увидев на краю ложбины, между стволами низкорослых деревьев, невысокий сруб. — Отсюда уже недалеко. Объедем Лысый яр, поднимемся на