Прошла целая вечность, а она все не отвечала. Наконец онаотрицательно покачала головой и уронила лицо в ладони. Том Армур ждал.

— Вы все еще влюблены в него, миссис Паттерсон.' Она сгрустью посмотрела на Чарльза. Они прошли вместе через много трудностей и былипри этом счастливы. Хотя и давно.

— Нет, — тихо проговорила она. — Он дорог мнеи, наверное, никогда не станет мне чужим. Он был отцом моих детей. Я оченьлюбила его, когда была молода. А сейчас… Мне жаль Чарльза Делони. Но я уже невлюблена в него. Нам обоим пришлось пройти через безмерное горе и страдание.

Том Армур кивнул. Мариэлла не могла знать, что защитникЧарльза преклоняется перед ее мужеством. Она — изумительная женщина. Она твердостояла под градом вопросов обвинения, из нее клещами тянули всю подноготную,выворачивали наизнанку ее душу, судьба отняла сначала двух детей, а теперь иеще одного, и как же она достойно держится! Никогда и никем не восхищался онтак, как этой женщиной, но на лице его ничего не отражалось, он лишь задавал вопросы.

— Состояли ли вы в связи с мистером Делони, будучи ужезамужем за мистером Паттерсоном?

— Нет, — спокойно ответила Мариэлла.

— Состояли ли вы в связи с каким-либо другим мужчиной?Хранили ли вы верность мужу?

Мариэлла спокойно встретила испытующий взгляд адвоката и неотвела глаз.

— Я верна моему мужу.

Она сказала правду. Она целовалась с Джоном Тейлором, этобыло, но только это. И в то время она уже не считала себя женой Малкольма.

— Спасибо, миссис Паттерсон, у меня к вам нет большевопросов.

Том помог ей сойти со свидетельского места. Она устала, но унее на душе на сей раз было куда спокойнее, чем после вопросов Уильяма Палмера.

Следующим Том Армур вызвал Хейверфорда, дворецкого. Хейверфордсказал, что считает хозяйку очень достойной, справедливой, разумной дамой, ствердым характером. И настоящей леди, добавил он с гордостью. Мариэлла былатронута. Дворецкий сказал, что она была удивительно добра к сыну, и лично еговсегда поражало, с каким пренебрежением относится к ней прислуга мистераПаттерсона. Хейверфорду всегда казалось, что сам мистер Паттерсон не становилсяна ее сторону. Сам мистер Паттерсон воспринимал ее не как хозяйку дома, а какгостью, поэтому и прислуга смотрела на нее так же. По его словам, мисс Гриффинобращалась с миссис Паттерсон возмутительно, домоправительница — еще хуже, аЭдит воровала у нее одежду, и все в доме об этом знали, включая мистераПаттерсона. Прислуга любила позубоскалить на кухне на ее счет.

— Значит, вы утверждаете, что к миссис Паттерсон домаотносились без должного уважения? — с нажимом переспросил Том Армур,стремясь к тому, чтобы присяжные обратили особое внимание на этот факт.

— Совершенно верно, сэр, — с чувством собственногодостоинства подтвердил Хейверфорд. Выглядел он чрезвычайно внушительно, не впоследнюю очередь благодаря черному костюму, сшитому в Лондоне по особомузаказу.

— Можете ли вы сказать, что ее поведение тому причиной?Считаете ли вы, как говорили ранее другие свидетели, что миссис Паттерсон былабезответственной, слабой женщиной?

Было заметно, как оскорбился старый дворецкий, решив, чтоадвокат не правильно его понял.

— Сэр, я сказал не так. Я сказал, что таких хорошихлюдей я редко встречал в жизни. Разумная, справедливая, добрая. И как вы можетеговорить, что она слабая, после того как она так стойко перенесла такиенесчастья?

На самом деле не Мариэлла, а мисс Гриффин после похищениявынуждена была ежедневно принимать лекарство.

— Тогда не могли бы вы указать причину, по которойобитатели дома мистера Паттерсона так к ней относились? Постарайтесь объяснить,почему так случилось.

Уильям Палмер хотел было заявить протест, но раздумал. Нестоит беспокоиться. Старик неопасен.

Хейверфорд утвердительно наклонил голову. Он очень хотелрассказать об этом присяжным:

— Мистер Паттерсон в самом начале сказал нам… —Хейверфорд помолчал, подбирая точные слова. — Он сказал, что она несовсем… правильно все понимает. У нее, мол, слабое здоровье, слабые нервы.Поэтому если она распорядится о чем-нибудь, надо ее вежливо выслушать, но ненадо торопиться выполнять. Он сказал, что в хозяйстве она ничего не смыслит, апотом говорил, что и с детьми она не умеет обращаться. И мы все тогда поняли,что она не так много значит для мистера Малкольма.

Слова старика и самой Мариэлле на многое открыли глаза.Одного она не могла понять: зачем Малкольму понадобилось с первых же днейделать ее объектом презрения и насмешек. Или он просто хотел остатьсяединоличным хозяином и для нее в его доме нашлось место только как для материТедди? Хотя даже в этом качестве она практически ничего не могла сделать.

Прозвучал следующий вопрос:

— Вы знали про связь мистера Паттерсона с мисс Сандерс?

— Да, знал. По крайней мере, подозревал, — сказалХейверфорд спокойно, хотя по его голосу можно было догадаться, что он неодобряет эту связь.

— Вы когда-нибудь говорили о своих подозрениях миссисПаттерсон?

— Конечно же, нет, сэр.

— Спасибо, мистер Хейверфорд.

Том Армур предложил своему оппоненту допросить свидетеля, ноПалмер не счел нужным тратить время на допрос старика. Прокурор не придавалзначения этому свидетелю. Но Мариэллу Хейверфорд по-настоящему растрогал. И нетолько ее, но и присяжных.

После рассказа Хейверфорда Мариэлла чувствовала неловкость,оттого что все эти неприятные вещи наконец высказаны вслух. С другой стороны,она испытала облегчение, узнав, что кое-какие обстоятельства существовали нетолько в ее воображении. Оставался вопрос: зачем Малкольму понадобилось унижатьее перед слугами? Должна была быть веская причина. Или дело здесь в том, чтоуже тогда он был влюблен в Бригитту? И хотел избавиться от Мариэллы? Думал, чтоона не выдержит и уйдет, и оставит Тедди с отцом? Нет, она скорее умерла бы.Зачем же унижать, лгать, издеваться? Да зачем тогда вообще ему понадобилосьжениться на ней? Неужели с самого начала — ложь? Она не могла в это поверить,вспоминая, как хорошо они жили когда-то.

Следующим свидетелем была Бригитта Сандерс. Когда она взошлана свидетельское место, в зале поднялся шум. Красивая девушка, этого никто невзялся бы отрицать. К тому же она очень сексуальна, Мариэлла раньше не замечалаэтого. Может быть, теперь она стала держаться более раскованно, потому что ейнечего было скрывать. Тайное стало явным, и Бригитта могла этим отчастигордиться. На ней было блестящее черное платье, явно довольно дорогое. Волосы,как всегда, аккуратно подобраны, губы подкрашены. Ярко-красные ногти — каквсегда. Любой признал бы, что у нее яркая внешность. В сравнении с ней Мариэллаказалась просто невзрачной. Но удивительно, какой холодной, расчетливойказалась Бригитта в отличие от Мариэллы. Том Армур подумал, что в ее манерахесть что-то невыносимо немецкое. Голос ее звучал резко. Мариэлла не моглаприпомнить, чтобы Бригитта так разговаривала прежде. Господи, да неужели всеэто — способ самозащиты, так как теперь все знали, что Бригитта Сандерс —любовница Малкольма.