Претич прервал:

— Да что, что теперь? Вся палата видела, как князьпередал мне на хранение шкатулку с печатью!..

Ромей прикусил губу. Черные маслины заблистали влажнымиискорками, погасли, а сами глаза втянулись под черные выступы бровей. Лицонапряглось, желваки выступили под кожей, исчезли.

— Не спеши, дай подумать…

— Что думать? — заорал Претич. — Что думать?Пожар уже загасили или вот-вот загасят. Пора возвращать, а дальше что? Возьмети откроет при всех!.. И все увидят, что шкатулка пуста!.. И всем ясно, что явзял с печатью, а вернул пустую!

— Погоди, — повторил ромей умоляюще, — неможет быть, чтобы не было выхода.

Претич заметался, лицо белое, глаза вылезли как у рака,руками хватался то за волосы, то за подбородок, где уже торчала жесткая, как укабана, щетина.

— Какой выход? Если бы он меня хоть пальцем тронул,всяк из воевод возмутился бы, а дружинники встали бы на мою сторону. Ну, невсе, но какие-то бы встали. Все-таки я с ним еще Киев брал, этот стол добывал!В сорока битвах войска водил, ни одной не проиграл!.. А теперь, когда всеувидят, что я вор, он с меня живого шкуру снимет и на кол посадит… и ни один невступится! Вот что ты со мной сделал, гадина!

Ромей протестующе выставил ладони, белые и пухлые, которыеникогда не чувствовали шероховатой рукояти меча.

— Погоди… Печать у нас? У нас.

— У меня, — прорычал Претич. — У меня, а не унас.

— Погоди, — снова сказал ромейуспокаивающе. — Давай пока что пользоваться тем, что есть. Этой печати нетцены!.. Мы сейчас изготовим бумаги, что Русь готовит войска, дабы напасть напольские земли… Или же за подписью Владимира составим послание к булгарам, дабыте вредили ромейским гарнизонам, а эту бумагу перешлем в Царьград. Если к такимбумагам будет приложена печать Владимира, то поверят, и Руси ущерба будет, какпосле десяти тяжких войн…

Претич был известен как умелый правитель, как рассудительныйи неспешный боярин. Но он таким не стал бы, если бы не умел принимать с видубезрассудные решения, что вскоре оправдывали себя, а потом их признавалиединственно верными.

Ромей еще продолжал расписывать, какой вред будет Руси иВладимиру, когда Претич зашел бесшумно сзади. Мощный удар обрушился на затылокромея. Он зашатался, начал поворачиваться, замутившиеся глаза взглянули вперекошенное лицо старого боярина. Толстые сильные пальцы Претича сомкнулись наобъемистой шее, без усилий промяли мягкий жир, передавили мышцы, а слабые жилыугодливо прогнулись под его привыкшими к рукояти топора пальцами.

Без брезгливости он подержал хрипящее и дрыгающееся тело, акогда ноги перестали скрести пол высокими каблуками, сдавил напоследокпосильнее, швырнул на пол и для верности наступил на горло. Лицо ромея былосинее, язык вывалился, распухший и почерневший.

Солнечный луч дотянулся от окна, ларец на середине столазаблестел, как огромный слиток золота.

Проклиная всех и вся, ромеев и всю их сволочность, онперенес со стены светильник, с величайшей осторожностью долго и бережноразогревал воск на запечатанной дверце, трепетно отклеивал княжескую печать.Корявые пальцы слушались плохо, внутри все обмирало от ужаса.

Возился до утра, внутри все высохло и вымерло, а сердцеколотилось как у подлого зайца. Он и чувствовал себя подлым трусливым зайцем.Когда крышку удалось приоткрыть, бережно, двумя пальцами, вложил печатьобратно, сомкнул створки и старательно прикрепил веревочную печать на место.

Рассвет застал его все там же, за столом, старательнозамазывающим воском щель между крышкой и самим ящиком. Скрипнула дверь,тихонько заглянул заспанный Чурилко, здоровенный бугай, которогораздразнить — легче Родопы передвинуть.

— Не спишь, дядя… Все заботы, заботы… Ой, чтоэто? — Он тупо уставился на тело ромея.

Претич отмахнулся:

— Перепил… Может быть, его жаба задавила? Чтой-то долгоне шевелится.

Чурилко потрогал гостя босой ногой, с усилием присел,пощупал, перевернул на спину:

— Ого!.. Да он уже холодный!

— Разве? — удивился Претич. — Ишь, не пондраву ему наша бражка. Видать, кондратий хватил, как говорят у них вЦарьграде. Сколько слышал, никак не мог понять, кто это. Видать, что славянинуздорово, для ромея — смерть… Ладно, забери и где-нибудь закопай. У неговроде бы родни здесь нет.

Чурилко посматривал с удивлением, а Претич завернул ларец вчистое полотенце и вышел из комнаты.

Еще входя во двор, услышал удалые песни. Часть гостейвынесла столы на террасы, дабы со второго поверха смотреть на состязания водворе, так что звон золотой посуды разносился на версту вокруг терема.

Князя не видно, Претич поднялся по лестнице. В главнойпалате столы все так же заполнены галдящим народом, а слуги сбиваются с ног.Князь на своем троне, чуть приподнятом выше других, ему в оба уха нашептываютВолчий Хвост и Тудор Садмизович, князь изволит слегка кивать, но глазаотсутствующие. То ли мыслями шарит по своим курятникам, куда навез-набрал женсо всей Руси, да еще и с чужих стран приволок, то ли душой унесся в дальнийЦарьград…

Претич пошел между столами, золотой ларец вскинул надголовой. Князь прервал разговор, острые глаза вперились в подходившего боярина.Претич с поклоном подал ларец.

Владимир принял обеими руками. Лицо острое и дерзкое, вчерный глазах внезапно блеснул мстительный огонек. Претич похолодел, чувствуясебя так, словно острый нож приставили к горлу. Владимир оглядел ларец,поворачивая так и эдак, хмурился, наконец беглая улыбка чуть раздвинула губы.

— Вижу, — сказал он громко, — все печатицелы. Я знал, кому отдать на сохранение! Другой бы поковырял, не утерпел…

Братья Туровы гордо выпятили груди. Пирующие вскинули кубки,кто-то выкрикнул здравицу честному воеводе.

— Да уж как иначе, — пробормотал Претич.

— Спасибо, — сказал Владимир. — Спасибо,верный мой боярин!.. Я не сомневаюсь, что ты сберег мой перстень… а такжедрагоценное кольцо.

Претич похолодел. Вот оно, предчувствие. Этот гад неограничился одной победой. Мертвые губы едва шевельнулись:

— К-к-кольцо?.. Какое… кольцо?

Владимир сказал небрежно:

— Да там, в шкатулке, помимо перстня-печатки, было ещедрагоценнейшее кольцо, подаренное мне самим базилевсом ромеев. Ну, когда я ещеискал приключений в самом Царьграде, не будучи князем. Ему нет цены!

Его пальцы очень медленно, с нарочитой небрежностьюсковыривали восковую печать. Совсем уже медленно, словно застывающие на мороземухи, коснулись шелкового шнурка. Их глаза встретились, Претич прочел вовзгляде великого князя свой приговор: немедленная смерть, страшная и позорная —либо на колу, либо буде разорван двумя конями.