Верховный хан Жужубун остановил коня на вершине холма. Дулпронзительный степной ветер, резкий и вольный, привыкший к просторам. Тучинеслись быстро, а по земле так же стремительно проносились тени, похожие натабуны скачущих коней. Сердце стучало часто, горячая кровь вздымала мышцы,колотилась в череп и требовала отмщения. Вот уже десять лет проклятый князьрусов держит его сына Дюсена заложником! Но одиннадцатого не будет…

Внизу у подножия холма нескончаемым потоком двигались конныевойска. Под стягом Уланбега шли отважные уланичи, равных которым нет в стрельбеиз лука. Чуть левее двигаются доблестные конники из племени Степного Орла,прославившие свое имя и род хана Орлегана дерзкими набегами на соседей. Ещеближе к холму прошли на самых мохнатых и выносливых конях гелочаре, что могутсутками нестись, не меняя коней, без еды и питья, но рука их все так же сильна,а глаз остер.

По другую сторону холма двигаются войска еще девяти ханов,что приняли участие в походе. А два самых сплоченных и вооруженных войска, егособственное и отважного хана Сургена, ушли далеко вперед, захватывая казачьизаставы русов, поджигая их и захватывая малые города и веси.

Жужубун широко улыбнулся, вспомнив удачу с Отроком. Тотвыгнал послов из своего города, но сам провел бессонную ночь за веточкойзасохшей полыни. Рано утром незадачливые послы не успели оседлать коней, какраспахнулись врата роскошного дворца, оттуда выехал на простой степняцкойлошадке всадник, в котором не сразу признали знатного правителя: в ветхом халатестепняка, конь под бедной войлочной попоной, пальцы всадника без перстней, лицоосунулось, побледнело, а глаза красные и воспаленные от бессонной ночи.

Сзади простучали копыта. Верховный шаман остановил конярядом. Одутловатое лицо с тяжелыми, набрякшими веками ничего не выражало,только по прямой спине и развороту плеч Жужубун понял, насколько доволен шаман.

— Из племени Отрока, — проговорил он, словнопрочел мысли хана, — явилось только два десятка воинов, но само имя…

Хан кивнул:

— Да, имя хана Отрока стоит много! Все уже знают, чтооставил богатое королевство… ну, пусть воины думают, что оставил ради ВеликогоПохода. Эти два десятка из его племени нужно показывать почаще перед войсками.Пусть все считают, что в походе все двенадцать племен.

— Я уже распорядился, — сказал шаман.

— Тебе бы полководцем быть, — проворчалЖужубун. — Но все верно. Пусть нас одиннадцать племен, а недвенадцать — какая разница? Сейчас Киев можно брать голыми руками. Иодного племени много. Шайтан, наш поход начали готовить давно! Очень! А этоттаран на колесах для нашего похода повезли еще весной… И колдуна откуда-топривезли…

Шаман уязвленно сказал:

— Но главное узнал я. Только я сумел прочесть ДревнееПророчество!

— Ты уверен, что понял верно?

Шаман ответил с некоторой сухостью в голосе:

— Я могу повторить слово в слово. Там сказано, чтотолько хану Жужубуну дано будет разбить киевские врата.

— Хорошо, — выдохнул хан, — хорошо… Теперьскажи еще раз о моем сыне.

Шаман поморщился, уже повторял сотни раз, но ответилнезамедлительно, уважая отцовское горе:

— Пророчество гласит, что десять лет твой сын будеттомиться в неволе. Но одиннадцатого — не будет.

Внезапно ужасная мысль подбросила хана в седле. Даже подслоем грязи было видно, как побледнела смуглая кожа. Прерывающимся голосомпереспросил:

— Ты уверен, что понял верно? А вдруг это значит, чтоумрет на одиннадцатом году? Среди оседлых народов болезни ходят как тучи надстепью. Из-за скученности они мрут как мухи целыми племенами!

Конь под ним волновался, вздрагивал, пытался встать на дыбы.Шаман сказал успокаивающе:

— Хан, разве я когда-то врал?

— Не врал, — огрызнулся хан, — но мог женеверно истолковать? Все пророчества такие запутанные и туманные…

— Только для невежд, — ответил шаман. — Нопри чем тут пророчества? Мне было видение: ты стоишь на холме у киевских высот,к тебе на красивом гнедом коне скачет твой сын… Я не думал, что он такойбогатырь!.. Вы обнимаетесь, он силен, красив, свободен…

Снизу донесся многоголосый крик. В шевелящейся массевзлетали шапки, а лес блестящих клинков походил с высоты холма на вздыбившуюсяшерсть железного кабана. Хан милостиво помахал рукой, а вполголоса сказал, нескрывая улыбки:

— Пусть хан Отрок теперь кусает локти!

— Да, пожалеет, — согласился шаман. — Он,когда отказывался, просто не думал, что откажется только один.

— Думаешь, если позвать еще раз, пошел бы?

— Уверен.

Хан подумал, махнул рукой:

— Не стоит. Пусть все видят, что хан Жужубун дважды впоход не зовет. Теперь — великий хан Жужубун!

Претич извелся: послы должны явиться сегодня, а великийкнязь все еще не хватился перстня. Беспечен, в пиршественной палате являетсячаще, чем в оружейной, а с воеводами разговаривает не иначе как за накрытымстолом с чашей вина в руке.

Что за государство строится, где самые важные решенияпринимаются на совместной пьянке, на охоте, в баньке? А на торжественныхприемах послам только излагается, что придумано несколькими пьяными головами!Как вот сейчас, когда то справа, то слева кто-то орет песню, с той сторонырассказывают про баб, а силач Кулига врет, как на охоте голыми руками задавилвепря из Кромского леса, — что можно решить правильно?

А князь беспечен, слишком беспечен. Пьет, ест за троих,провозглашает здравицы, принимает поздравления, обнимается то с одним, то сдругим, чокается. Похоже, за эти дни так и не хватился пропажи, пьяница чертов…

Владимир, перехватив взгляд Претича, сказал ему весело:

— Ты чего мало пьешь? Не уважаешь?

И сам засмеялся своей шутке, так как Претич поспешносхватился за кубок. Отрок наполнил его до краев, даже пролилось слегка наскатерть, Владимир сказал бодро:

— Иди ко мне. Дорогой мой Претич!.. Давай чокнемсякубками, и пусть наша жизнь будет такой же чистой и ясной, как звон этихкубков, добытых в далекой земле ромеев и прочих чудищ…

Из боковой двери вышел отрок, у груди держал золотой ларец.Выступал важно, смотрел только под ноги: не гуся на стол несет, а ларец с самымглавным перстнем — печатью земель киевских…

Претич вздрогнул, поспешно и с поклоном подошел, стукнулиськраями чаши. Сам он старался чашу свою держать ниже, чтобы верховенство князябыло даже в такой малости, но князь в последний момент дернул кубок ниже,засмеялся сконфуженному воеводе, когда из чаши Претича несколько капельсорвалось в его кубок.