И в самом деле, давай лучше целоваться. А то уже сутки на нервах…

Машка уворачивается и серьезно смотрит на меня:

— Есть за что. Ты — единственный, кто мне помог. Единственный, кто вот так, без вопросов, поверил… Боже, если б я тебя не встретила… Боже…

Она начинает порывисто целовать мне грудь и плечи, везде, куда дотягивается, и я в этот момент умираю от удовольствия.

Ее губы легко порхают по коже, а их прикосновения горячи и отдаются дрожью во всем теле.

Машка чувствует, насколько мне хорошо, потирается о меня животом, гладит, целует, целует, целует…

— Спасибо тебе, спасибо, спасибо…

— Эй, — я торможу ее, потому что в голову залетает страшная в своей логичности мысль, что она меня сейчас… из благодарности… Нет, я, конечно, парень в себе уверенный, да и в Машке тоже, но как-то эта сцена… Не то, что мне надо. — Прекрати. Ты мне ничего не должна говорить, не должна ни за что благодарить. Я тебя люблю, анимешка. Но я бы это сделал и для другого человека, понимаешь? Может, не в такой степени… — тут я задумываюсь, понимая, что в такой. Просто, чтоб помочь.

— Я это знаю, Вадим. У вас в семье по-другому и не было бы, — отвечает она, затем тянется к уху и добавляет, — тоже люблю тебя. Ты даже не знаешь, как.

— Расскажешь? — шепчу я, буквально убитый ее нежным признанием и теплым дыханием, которое ощущаю, несмотря на влажность и духоту ванной.

— Покажу, — еле слышно шепчет моя анимешка… И кладет ладошку на член. Очень даже крепко обхватывая.

— А ты — дерзкий полурослик, а? — усмехаюсь, мягко толкаясь в ее руку, наслаждаясь скольжением и тем, как зрачки ее расширяются от возбуждения.

— Ага… Я — такой… — с каждым словом движения по члену все жестче, четче и настойчивей. Я упираюсь рукой в стену ванной, потому что ноги подрагивают, и не могу отвести взгляда от ее безумных глаз. Как тогда, когда в первый раз увидел на крыльце универа. — Такой… Твой… Дерзкий… Полурослик…

Эпилог

— Полурослик, давай еще разок, да?

— А тебе не хватит? — я с сомнением смотрю на мощного татуированного детину, поднимающегося с земли. Он весь уделан зеленым, коричневым и красиво присыпан листочками. Ничего так, эстетично даже выглядит.

Морда, правда, немного диссонирует. Слишком красная.

Но его можно понять. Если б меня по земле валял человек, ровно в половину меньше весящий, и этот человек к тому же — баба, то я бы тоже, наверно, с красной рожей с землицы поднималась.

Но ничего, встал, и бодро так. Вот что значит, бои без правил в анамнезе.

— Ну чего, скоро вы? — раздается с крыльца мой самый любимый, самый будоражащий на свете голос.

— Вадь, твоя жена хамит, — тут же сдает меня Черный.

Ну вот, а еще чемпион…

— Маша, не хами мальчику, — строго говорит мне мой муж, — видишь, у него психика нежная.

Черный уныло сопит, а потом смотрит на меня просительно:

— Давай еще разок, а? Я в теперь точно пойму.

Ага, поймешь ты… Меня тренер этому год учил. А Лешку — полтора. Но это потому, что все парни — тормозы. И позже девочек развиваются во всех смыслах.

— Давай вечером?

— Не, вечером не надо. Вечером тесть с Васей приедут… — хмуро отвечает Черный, потирая ушибленное плечо, — будут ржать и давать ценные советы.

— Ну так ты бы слушал, они плохого не посоветуют, — стебусь я, и Черный, выдохнув и, наверняка, напомнив себе, что баб бить нельзя, молча идет в дом.

— Завтра давай! — кричу я ему в спину.

Он останавливается, кивает и заходит в дом.

Там на него с порога налетает мелкий ураган Ванька, Черный его подхватывает, подбрасывает к потолку, ловит радостно визжащего сына и скрывается в глубине дома.

Вадим наблюдает со мной за этой картиной, смеется:

— Похож на него Ванька, такой же шебутной.

— Ты только «Три звезды» это не ляпни, — улыбаюсь я.

— Да я что, с ума сошел что ли?

— Наверно, — пожимаю плечами, — со мной же связался…

— Это да, — серьезно кивает он, — это признак.

— Эй! — я толкаю его в грудь, он ловит мой кулак и мягко разворачивает к себе спиной. Мы любим играть в эту игру, она смутно напоминает самое начало наших отношений. Душевую в универе, мой испуг, его жесткий захват, его руки на моей голой коже…

Ох, до сих пор будоражит!

Сладкая дрожь не остается незамеченной, и Вадим торопливо шепчет, яростно тиская меня везде, где удается достать:

— Пошли в лесочек, Маш? А? Пошли, мы быстренько…

— Да конечно, быстренько… Опять Ленка с Черным ржать будут…

Надо сказать, что сопротивляюсь я не очень уверенно, просто для приличия.

За два дня отдыха в доме дяди Сереги Бойца мы лесочек уже во всех направлениях освоили.

Ну а что? В доме, конечно, места много, но, к сожалению, от мелкого Ивана Вениаминовича нифига не скроешься… Да и громкая я стала в последнее время, сдерживаться вообще не получается.

А моему мужу это нравится, и он с удовольствием дает мне покричать, не заботясь о том, как нам потом смотреть в глаза окружающим.

Ленка с Черным, уже неделю отдыхающие здесь от реалий своей благополучной Германии, ведут себя поскромнее. Только ночью их слышно. Молодые родители, опытные…

— Пошли, Маш, пошли… А то скоро Витя с Васей нагрянут, хер отдохнем…

Вадим тащит меня в лесочек, и я бодро топаю за ним, предвкушая кайф и заранее краснея.

Никак за время нашего брака не получается привыкнуть к тому, что мы можем этим заниматься постоянно на законных основаниях. И никто слова не скажет…

Хотя, брак — это условность… Но Вадим настаивал, а я не отказывалась. Получилась гармонично.

Мы поженились этой весной.

Как раз после того, как генералу-убийце вынесли окончательный приговор и законопатили, как и говорил дядя Колян, на спец-зону.

Выждали еще немного на всякий случай, посидели на конспиративной квартире в компании уже другого оперативника, мало похожего за Зуба, и потому какого-то неродного.

Зубика, после того, как он провалил миссию по охране меня, а он ее, будем честными, провалил, если не сказать грубее, куда-то услали.

Естественно, нам не отчитались, куда, и координат не предоставили. Собственно, не больно-то и хотелось.

В десны я с ним на прощание все равно целоваться не собиралась.

Особенно после того, как он Катьке фигни всякой наговорил. Типа, это не ты не такая, это я не такой…

Идиот, что с него взять? Я всегда знала, что он — бревно тупое, ну, тут лишний раз убедилась.