Стоп! Ведь ничего еще не сделано и не поздно все отыграть назад. Вот не будет она этого делать, и все! А там пусть хоть увольняют. В конце концов, чего ей бояться?

Это решение было таким простым, очевидным, что Света даже тихонько рассмеялась. Она вылезла из-под одеяла, нащупала мобильный телефон на тумбочке у кровати и набрала номер. Димке надо сказать, сказать непременно!

Только когда пошли гудки, она сообразила, что время – половина шестого, и, скорее всего, он сейчас спит крепким сном. Она уже хотела было отключиться, когда в трубке раздалось долгожданное:

– Алло! Да, я слушаю.

Ну да, конечно, небось десятый сон видит!

– Привет, это я… – тихо сказала Света. Всегда такая смелая, уверенная в себе и в своей неотразимости, сейчас она неожиданно почувствовала, что робеет, как школьница.

– Светик?

Сон у Димки как рукой сняло, и в голосе звучала неподдельная радость.

– Как здорово, что ты позвонила! У тебя все в порядке?

– Да… То есть нет… В общем, я хотела тебе сказать…

Мальчик, которого Света назовет Феденькой, явится на свет в положенный срок, через восемь месяцев. С Димкой они поженятся и, хотя иногда будут ругаться из-за его разбросанных носков, вечной рассеянности, лохматых приятелей и пива, проживут в любви и согласии почти полвека. Света располнеет, навсегда распрощается с «модельными» параметрами, но не сильно будет сожалеть об этом. Из нее выйдет хорошая жена и мать, и только иногда по ночам ей будет сниться, что Феденьки нет и больше не будет, и Света (уже Светлана Михайловна) будет просыпаться в холодном поту и с лихорадочно бьющимся сердцем.

С одной мыслью: а что, если бы тогда она поступила по-другому? Эта мысль так пугала ее, что еще много лет Светлана искала повод зайти в комнату сына – подоткнуть одеяло, поправить подушку, просто постоять и посмотреть, как он спит… Убедиться, что сын жив, что он есть, и в ту ночь она избежала страшной ошибки, о которой пришлось бы жалеть всю оставшуюся жизнь.

Татьяна Рогова пришла в себя. В последние дни это случалось с ней нечасто – она существовала на зыбкой грани жизни и смерти, постоянно одурманенная обезболивающими лекарствами, и возвращение сознания всегда сопровождалось нестерпимым страданием. Она так боялась этих минут, что каждый раз хотела умереть поскорее, лишь бы не чувствовать, как боль разрывает изнутри, заполняя все ее существо.

Но сейчас с ней происходило что-то странное, непривычное. Она не сразу сообразила, что именно так удивило ее, прислушалась к ощущениям в теле и, наконец, поняла – впервые за долгие месяцы у нее ничего не болит! И очень хочется есть. Она потянулась к кнопке звонка.

Неслышно ступая, вошла сестра Феодора – монахиня из Свято-Троицкого монастыря. Настоятельница мать Агриппина всегда присылает сюда послушниц, что желают посвятить свою жизнь монашескому служению. Не все выдерживают это испытание, хоспис – место особое… Больница, где никто не выздоравливает, и последнее, что можно сделать для умирающих, – облегчить их страдания. Тяжелая работа, а главное – общая атмосфера безнадежности и неумолимо уходящей жизни кого угодно доведут до нервного истощения. Тут работать могут только верующие или железные.

Но Феодора выдержала и, став монахиней, испросила благословения остаться при больнице. Теперь она помогает самым тяжелым, тем, кому особенно трудно прощаться с жизнью – таким, как Татьяна, например. Тяжело умирать, пока ты молод… Первое время она никак не могла примириться, что это несчастье – рак – случилось именно с ней, и ничего, совсем ничего нельзя сделать, потому что поздно уже… Потом плакала, кричала, срывалась в истерику по любому поводу, так что подойти к ней было невозможно, а теперь тихо угасает, одурманенная лекарствами.

Только сестра Феодора и находила с ней какой-то контакт. Почему-то от одного ее присутствия Тане становилось немного спокойнее, как будто эта тихая женщина с бледным, немного одутловатым лицом знает нечто такое, что ни ей самой, ни родственникам, ни врачам недоступно. Вот и сейчас склонилась над ней, убрала прядку волос со лба, ловко поправила подушку…

– Что, Танечка? Больно? Сейчас сестру позову – укол сделать.

Таня отрицательно покачала головой:

– Нет… Мне бы супчику. Куриного, с лапшой, как мама варила. Вы попросите, пусть принесет!

Сестра несколько секунд смотрела на нее с явным недоумением. На щеках умирающей появился слабый румянец, и запавшие глаза блестят, но главное – появилось нечто такое, чего ей видеть еще никогда не приходилось!

– Сейчас, Танечка! Позвоню, непременно позвоню… – забормотала она.

Потом всплеснула руками и выскочила из палаты, беспрерывно крестясь и повторяя:

– Чудо! Истинно чудо явил Господь!

Таня выйдет из хосписа через месяц. Врачи будут удивленно разводить руками, повторяя: «Редчайший случай спонтанной ремиссии», а пациенты еще долго будут вспоминать о ней, из уст в уста передавая друг другу легенду о чудесном исцелении умирающей.

И у некоторых в глазах загорится маленькая искорка – ведь если даже там, у последней черты, может с человеком случиться такое, значит, есть надежда и для каждого из них! Маленькая, но есть…

Обо всем этом Павел не узнает никогда. Много позже он будет вспоминать это утро со странным смешанным чувством: с одной стороны, чистое сумасшествие, бред, а с другой – ощущение одержанной победы.

И когда Валерик, их с Надей сынишка, что родится в следующем году, спросит: «Папа, а почему ты больше не юрист?» – он не сумеет найти вразумительного ответа. Просто пожмет плечами и скажет:

– Так уж вышло, сынок!

Но это будет еще не скоро… А пока Павел стоял и смотрел, как горит здание, с которым для него было связано столько надежд и разочарований. Вокруг суетились какие-то люди, потом подъехали сразу несколько пожарных машин, и в лучах утреннего солнца даже черный дым казался каким-то нестрашным.

Павел полной грудью вдыхал морозный воздух, в котором уже чувствовалось дыхание приближающейся весны, и думал о том, какое это счастье – быть живым. Вот просто живым, и все! Чувствовать, как в груди бьется вовсе не каменное, а живое и горячее сердце.

Он и сам был немало удивлен, что ему удалось каким-то чудом выбраться из горящего здания через бесконечные лестницы и переходы, не задохнуться в дыму, не сбиться с дороги. Но раз уж так вышло – спасибо Богу за Его милости!

Думал о том, что сейчас он придет домой, к Наде, и расскажет ей все, как было. Она поймет, поймет непременно! Будет долго ахать, нальет горячего чаю с бергамотом, нарежет бутерброды, и они сядут за стол под алым шелковым китайским абажуром.

Потом она наденет тот смешной пуховичок, белый, в котором становится похожей на снеговика, и они вместе пойдут выгуливать Найду. Собака станет радостно носиться по свежевыпавшему снегу, и уши у нее всегда так болтаются, что, кажется, еще немного – и полетит, а Надя возьмет его под руку, так доверчиво… Это же здорово, когда есть кому за тебя держаться!