повстанческого штаба в Славгороде в сентябре 1918 года был сельский писарь и жулик С. Г. Светлов по кличке Топтыгин; сами повстанцы его арестовывали за пьянство и хулиганство, затем он продолжил уголовные похождения и в 1921 году бежал уже из советской тюрьмы[975].

А вот как повстанцы описывали незадачливых артиллеристов армии Е. Мамонтова в бою под селом Зимино, где партизаны применили две самодельные пушки. На третьем выстреле один ствол разорвало, В. Жогову чуть не выжгло глаза. Егор Илюхин несколько раз выстрелил из второй пушки, но мимо, поскольку даже ружья в руках не держал, а был портным:

В минуту он говорил два слова, но прежде чем произнести их, он проделывает целую процедуру. Сначала откроет рот. Высунет до отказа язык, запрокинет голову назад и, сделав испуганный вид, скажет первое слово, но так произносил его, что незнакомый с ним человек все равно невольно рассмеется. Илюхин так же вел себя и около пушки. Хладнокровно прицеливался; …просил товарищей полюбоваться, как он сейчас будет «лупить» белых. <…> Навел пушку, а для того чтобы конец пушки не подпрыгивал, сам сел на другой конец ствола – с высунутым языком, с зажмуренными глазами… Пушка пальнула, Илюхина далеко отбросило назад, где он долгое время катался по земле, широко раздвинув ноги. Целый месяц старик Жогов клал холодные компрессы на глаза сыну, а другу его на промежность, возя их в одной санитарной телеге. С тех пор Илюхина прозвали батарейцем[976].

В конце 1919 года до 35–40% сибирских партизан составляли фронтовики[977], в значительной части дезертиры Белой армии. Во главе крупных отрядов стояли популярные вожаки из числа храбрых и инициативных младших командиров, выдвинувшихся в ходе мировой войны. Часто это были дезертиры и лица, во время армейской службы зарекомендовавшие себя в качестве смутьянов. Один из лидеров шиткинских партизан, П. Д. Криволуцкий, мобилизованный в 1915 году, был «сужден и наказуем розгами за оскорбление начальства и агитацию против войны, сидел в тюрьме и преследовался за побег со службы»[978]. Приморский вожак Г. М. Шевченко судился за избиение офицера. Командир партизанского отряда в Верхнеудинском уезде П. Ф. Толстихин в июле 1917 года попал в тюрьму за отказ от наступления на фронте, а затем стал активным красногвардейцем[979]. Будущий вожак забайкальских партизан П. Н. Журавлёв дезертировал в июле 1917 года, а алтайский командир Ф. Е. Колядо (Коляда) – осенью того же года[980].

П. И. Молостов, в 1918 году председатель Змеиногорского уездного совдепа и исполкома, в 1915 году был осужден Приамурским окружным военным судом на полгода заключения за распространение листовок и переведен в штрафную часть[981]. Будущий алтайский партизанский вожак И. Е. Толмачёв в том же году был разжалован за невыполнение приказа, затем дважды дезертировал с фронта, а летом 1917 года провел 40 дней под арестом после агитации за братание с немцами[982]. Дезертиром был командир 1‐й Балаганской партизанской дивизии Н. В. Дворянов[983]. Мобилизованный в 1914 году Л. В. Решетников был в армии отдан под суд «за разложение дисциплины», от преследования скрылся на фронте и за боевые отличия получил чин фельдфебеля. С. А. Шварц вспоминал, как, будучи мобилизованным, «…вместе с другими большевиками развернул агитационную работу среди солдат, в результате которой солдаты отказались идти в бой. Командование отвело нашу часть с позиций. Воспользовавшись этим случаем, я дезертировал…»[984]

Но среди партизанских вожаков было очень много откровенно криминальных персонажей, вплоть до особо опасных уголовных преступников вроде убийц (Н. А. Бурлов, П. К. Лубков) или террористов – А. А. Табанаков, В. И. Плетнёв (последний после мобилизации в 1916 году заколол фельдфебеля «за издевательства» и попал в дисциплинарный батальон, а в 1917‐м – стал членом Совета 12‐й армии; летом 1917 года был арестован за отказ от наступления, но освобожден «по ходатайству армейских организаций»)[985]. Барнаулец А. А. Табанаков с детства не мог ужиться ни с одним из работодателей, а служа матросом в экипаже Балтфлота во Владивостоке, как писал в автобиографии, «был зачинщиком того или иного недовольства, мативируя (так! – А. Т.) всевозможными предлогами» и семь раз попадал под суд. В 1911–1912 годах этот буйный матрос отбывал наказание за «агитацию против царизма», а в 1913‐м был осужден во Владивостоке за убийство (или покушение на убийство) офицера. Сам он писал об этом эпизоде по-разному, упоминая, например, «соучастие в совершении террористического акта над капитаном корабля». Получив 20 лет каторги, Афанасий Табанаков бежал из заключения сразу после приговора и почти до самой революции скрывался, меняя фамилии, в Ойротии и других местах. В октябре 1916 года он был арестован в Бийске и направлен в Новониколаевский запасной пехотный полк, откуда сразу дезертировал. Перебравшись в Петроград, Табанаков поступил в Балтийский флотский экипаж, откуда тоже сначала бежал, а вернувшись, участвовал (с его слов) в свержении Временного правительства. После прихода большевиков он, демобилизовавшись, жил в Бийске, вступил в РКП(б) и получил от Алтайского губсовдепа должность комиссара в курортной Белокурихе[986].

С открытого убийства начал свой революционный путь один из ведущих повстанческих командиров Восточной Сибири Н. А. Бурлов. Грузчик, а затем красногвардеец в Благовещенске, сразу после мартовского погрома 1918 года он поступает в городскую милицию. И уже «25 марта т. Бурлов, видя несправедливость, охваченный негодованием [против] явных контрреволюционных действий помощника коменданта города Филиппова, пристрелил его, за что на месте и был арестован, но[,] благодаря заступничеству флотских, избежал самосуда». Бурлов через некоторое время «был взят на поруки одним из милиционеров, а вскоре освобожден» и участвовал в боях с белыми до самого падения «первой» советской власти[987].

В биографиях наиболее значимых партизан Енисейской губернии также хватает сомнительных эпизодов. Белая пресса сообщала, что П. Е. Щетинкин в 1918 году в Ачинске кутил, много проигрывал в карты и проворовался. Комиссар Ачинской уездной и городской милиции в 1917 году А. Д. Кравченко как-то быстро отошел от революционных дел и исчез из Ачинска. После этого местный совдеп, рассмотрев письмо из Красноярска, требовавшее обыска у Кравченко, счел информацию о его денежных хищениях клеветой. Но, по воспоминаниям ачинских старожилов, милицейский начальник часто и много выпивал, проигрывал в бильярд и преферанс крупные суммы. Впоследствии белые власти, обращаясь в газетах и листовках к населению, называли Кравченко вором, подлежащим суду за растрату более 10 тыс. казенных рублей[988]. Появившись в Красноярске в июне 1918 года, Кравченко приветствовал свержение большевиков, был