litbaza книги онлайнВоенныеКрасные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 267
Перейти на страницу:
проявлением большевизма со стороны населения является то, что оно за разрешением своих споров и тяжб обращается не к законным властям, а к главарю шайки»[943].

О характере белой власти и ее целях сибиряки почти ничего не знали. В целом они были склонны верить красной пропаганде больше, чем довольно слабой белой. (Хотя, как сообщали в апреле 1919 года власти Тогурского уезда, прибывающие в Нарымский край раненые солдаты «своими рассказами о зверских поступках большевиков с мирным населением в прифронтовых полосах» вызывали у местных жителей «отвращение к большевикам»[944].) Характерно, что основная часть зауральского населения, очень быстро разуверившаяся в белых, недоверчиво воспринимала те рассказы о большевистских притеснениях и зверствах, которые распространяли многочисленные беженцы; напротив, фантастические слухи о дешевизне хлеба на советских территориях, крепком порядке и отсутствии спекуляции вызывали доверие[945]. Эвакуировавшиеся в глубь Сибири пермские рабочие летом 1919 года были неприятно поражены «наличием большевиков во всех слоях общества» и говорили, что «Сибири надо хлебнуть горького до слез», так как при правлении большевиков «у крестьян не было бы по 5–10 коров»[946].

Революционное насилие стало фактором, дополнительно подхлестнувшим противостояние деревни и города. Характерна цитата из письма красноярского жителя, которое было отправлено примерно в середине 1920 года, но отражало взгляд деревни и на более ранние события: «…несдобровать советской власти, уж слишком комиссары закомиссарились, озлобляют своими проступками рабочий и крестьянский люд, а ведь они партизаны душой и телом и часто можно слышать от крестьянина такие слова: „Сначала поморим город голодом, а потом придем с дубинами и выгоним их“»[947]. Ранний большевистский историк честно отмечал: «Эта подозрительность и недоверие к городу, а вместе с тем и к… пролетариату… выбивали нередко из-под коммунистической партии почву для организационного и политического овладения [крестьянским] движением»[948]. Вместе с тем очевидно, что традиционное манихейство крестьянского мира перешло в манихейскую, по сути, идеологию большевиков.

Американский историк П. Кёнез, изучивший события на Юге России, писал: «Страна развалилась, и фактически в каждой деревне была своя гражданская война, зачастую не имеющая никакого отношения к идеологии красных и белых»[949]. Очевидец сообщал, что уже весной 1918 года на Украине были «деревни, опоясанные окопами и ведущие друг с другом войну из‐за помещичьей земли»[950]. Одни (дезертиры и т. п.) участвовали в повстанчестве, чтобы выжить за счет оружия. Другие защищали себя и родных от реальных и фантомных притеснений со стороны городских властей. Третьи стремились за добычей. Четвертые искали приключений, реализовывая себя в качестве бойцов[951]. Исаак Бабель в конармейской новелле «Учение о тачанке» упоминал «строение недавнего украинского села – свирепого, мятежного и корыстолюбивого». Таким же было село сибирское или дальневосточное.

Один из петроградских интеллигентов, историк и литературовед А. Я. Левинсон, посетивший Сибирь в конце 1919 года, писал о партизанах: «Что подняло их с пиками в руках против режима, утвердившего их собственные права? Отчасти бесчинства атаманов, поборы, побои, беспорядок и хищничество, чинимые самовольно местной воинской властью. Но лишь отчасти. …Мятежная вольница тайги восстала против порядка, против порядка как такового»[952]. Основательным выглядит мнение рядового, но проницательного участника Гражданской войны: «Крестьяне относились к белым и красным с одинаковым недоверием, но больше опасались белых. В бурное революционное время практически каждый крестьянин совершил акт насилия, который угнетал его: в ряде случаев это был небольшой проступок, в других же – более серьезное преступление, такое, как грабеж и даже убийство. Крестьянин не любил красных, но верил, что при их власти его не призовут к ответу за старые преступления. С другой стороны, он связывал победу белых с опасностью ответить перед судом за свои проступки»[953].

Здесь следует отметить, что отношение крестьян к основным противоборствующим силам оставалось ситуационно противоречивым. Один из современников отмечал, что иные крестьяне, как, например, в Рязанской губернии, «ждали „Толчака“ [Колчака], готовы были понести ответственность за грабеж помещиков, лишь бы отделаться от коммунистов». В. П. Булдаков пишет, что «…чаша весов Гражданской войны склонялась в ту или иную сторону подчас под воздействием невидимой борьбы внутри сознания и психики обычных людей, захваченных и ошеломленных „красной смутой“. А так называемые „инертные“ массы в кризисные моменты истории бывают не только наивно утопичными, но и боязливо прагматичными. Они и сделали конечный выбор: имеет смысл рассчитывать лишь на „понятную“ и непреклонную силу»[954].

Маргинальные слои деревни особенно легко отбрасывали цивилизованные нормы, с удовольствием возвращаясь в «первобытное состояние». С лета–осени 1919 года партизанщина, подпитываемая недовольством населения, стала массовой и в Алтайской, и в Томской, и в Енисейской губерниях, а еще раньше – в Амурской, Забайкальской и Приморской областях. Центрами развитого повстанчества были также Акмолинская и Семипалатинская области, где еще во второй половине 1918 года произошли крупные Кустанайское и Змеиногорское (Шемонаихинское) восстания. Сведение – в атмосфере безвластия – личных счетов на грабительской подкладке и обусловливало в первую очередь тот размах конфликтности, который привел к основным демографическим потерям.

«Первая» советская власть на востоке страны соединяла анархический размах в сокрушении старого с попытками насадить на местах органы управления, которые, однако, везде парализовались некомпетентностью и ставкой на голое насилие. Белые, выстраивая свою вертикаль государственной власти и успев довести ее только до уездного уровня, боролись как с анархией крестьянской стихии, так и с произволом собственных силовых структур. В итоге «первая» советская власть быстро пала под натиском немногочисленных, но хорошо организованных интервентов, поддержанных антикоммунистическим подпольем. Затем и власть Колчака рухнула под ударами огромной Красной армии, чье наступление успешно подстегивало разрушительные для белого тыла партизанские атаки. Как летом 1918 года, так и в конце 1919‐го население восточных окраин не поддержало сначала красных, а потом и белых, негодуя как против силового нажима и низкого качества управления, так и падения уровня жизни.

Глава 5

КРИМИНАЛЬНЫЕ ЛИДЕРЫ ВО ГЛАВЕ ПАРТИЗАНСКОЙ СТИХИИ

Партизанские отряды, возникшие почти сразу после свержения советской власти в регионе, формировались из сельских маргиналов (дезертиров, хулиганов, пьяниц), а также разбежавшихся по глухим местам советских работников, красногвардейцев (в основном пришлых и не имевших возможности вернуться домой), коммунистов, левых эсеров и анархистов. Также среди повстанцев было много как абсолютно чуждых местному населению интернационалистов – венгров, латышей, немцев, австрийцев и пр., так и всевозможных авантюристов и уголовников. Часть отрядов носила частично или полностью национальный характер, состоя из переселившихся в Сибирь латышей и эстонцев или мигрировавших на Дальний Восток корейцев и китайцев.

Характерно, что первые руководители

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 267
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?