И прежде чем Настя успела что-либо сообразить, Быковподскочил к стене у японской перегородки, открыл небольшой щиток и щелкнулрубильником. И мастерская тотчас же погрузилась во тьму.

Вот здесь-то Настя испугалась по-настояшему.

Какая же она клиническая дура! И что за помутнение на неенашло? Отправиться черт знает куда, к незнакомому человеку с сомнительнойрепутацией… А что, если она больше не выйдет отсюда? Никогда… Если этотстранный город с его странными жителями сожрет ее, как сожрал Кирюшу? А что,если этот тип видит в темноте, как кошка, и Настя стоит сейчас перед ним самойнезатейливой мишенью? И статуэткой для ударов в уязвимые места она незапаслась…

— Эй… — тихонько позвала Настя. — Эй, вы где,Дмитрий?

Где-где, стоит у нее за спиной с кривым ножом в руках.Только и ждет удобного момента! А она еще сама провоцировала его, идиотка.

— Эй! — снова крикнула Настя. И снова — никакогоответа.

Прямо как в той самой детской сказке, которую она боялась доумопомрачения. Про утонченного и безжалостного потрошителя женщин. Которыйтолько прикидывался ягненком.

— Я знаю, почему вы бреете бороду… — выдавила из себяона. — Потому что борода у вас синяя!

Он наконец-то не выдержал. И рассмеялся.

Но не рядом, а где-то в глубине мастерской.

И сразу же зажегся один светильник. Потом — другой. Потом —еще и еще… Они вспыхивали, как звезды в южном небе, один восхитительнеедругого. Они были по-настоящему красивы, по-настоящему страстны, по-настоящемунежны.

Пожалуй, можно послать Марину к черту. Человек, которыйсоздает такое чудо, не просто использует женщин. Он умеет их боготворить!

Зачарованная и притихшая, Настя смотрела на светильники изтемного закутка с мольбертом и “Кахури алило”. Она даже не заметила, как Быковоказался рядом с ней. И как осторожно коснулся ее плеча. И как осторожноповернул ее к себе…

Черт, он ее поцеловал!

"Мукузани”, “Токай” пятилетней выдержки, тонкие усы.Настя даже не знала, что делать — и с его поцелуем, и со своими губами. И навсякий случай сжала их покрепче.

— Хочу тебя видеть! — шепнул он.

Нет, Марину рано посылать к черту! Теперь только держись засвое сталепрокатное белье!

Пока Настя раздумывала, как бы ей защититься отпосягательств на бездарное белье и бездарный загар, Быков включил ночник.Женщина, сидящая в позе лотоса.

И стоило только свету вспыхнуть изнутри, как Настя тотчас жезабыла и про загар, и про белье, и даже про английскую булавку. И про Быкова,который действительно оказался талантливым художником… Художником VIP-класса спренебрежительной кличкой Галоген. Визитка не соврала.

А Настя сразу же узнала женщину, сидящую в позе лотоса.

Это была Мицуко.

Капризная Мицуко с легкой синей подсветкой; невыносимаяМицуко с легкой розовой подсветкой; сумасшедшая Мицуко с легкой желтоватойподсветкой… Когда лампа была не зажжена, Насте и в голову не могло прийти, чтоэто — ее скоропалительная и такая экстравагантная знакомая. Но теперь все сталона свои места. И Настя совсем не удивилась бы, если бы Мицуко открыла сейчас свойнежный стеклянный рот и сказала ей: “Ты тупая деревенская баба”.

Значит, Мицуко бывала здесь. Она позировала Быкову.

Кусочки мозаики постепенно складывались в Настиной голове.Может быть, отрезанная часть фотографии, которую она нашла в ящике Кирилла, хранитизображение Быкова? Может быть, Кирюша, изначально приставленный к нему,переметнулся потом на девушку? Это вполне в его стиле.

Но тогда…

Тогда это ничего не дает ей, и визит можно считатьбессмысленным!

И все же… Она не зря пришла сюда. Если разгадка Кирюшинойсмерти состоит в том, что он пошел в тот вечер за девушкой, то имеет смыслпотрясти саму Мицуко.

Наверняка она сказала ей далеко не все, что знала.

Найти ее не составит труда. Достаточно только прийти в этотресторанчик… Как же он назывался… “Аризона-69”!.. И расспросить о Мицуко убармена. Или позвонить долговязому следователю… Как же его звали… ГеоргийВениаминович!.. Это по его инициативе Настя встречалась с девушкой, и он дажесам набирал ее номер телефона. А до этого оставил ей свой.

Да, пожалуй, так она и сделает!

Эта мысль так увлекла Настю, что она даже треснула по лицуне в меру инициативного Быкова. Чем выполнила пункт № 2 Марининой инструкции:“Не сразу идти на сближение. Подонок это любит”.

И действительно, пощечина отрезвила ретивого дизайнера.

— А у вас тяжелая рука, — потирая ушибленную щеку,сказал он.

— Натренированная. Думаете, вы один такой? Быков суважением посмотрел на Настю.

— Думаю — не один. Чем вы занимаетесь?

Хороший вопрос. Если сейчас сказать, что она домохозяйка,вряд ли это вдохновит Быкова. А кокетливое “хожу за козами” может и вовсеотвратить. Красиво соврать она не сможет, потому что не имеет представления нио чем, кроме как о выращивании перцев сорта “Свитт-Чоколит” и уничтожениипроволочников.

Несколько секунд Настя молчала, закусив губу. А потом —совершенно неожиданно — нашелся и ответ. Ответ ей подсказали ее же собственныемозги, которые в этом не приспособленном для южан городе вдруг начали проявлятьизвестную активность. “Сомелье, — шепнули Насте извилины, свернувшиесякалачиком в ее черепной коробке. — Почему бы тебе не стать сомелье? Ведь ввинограде ты разбираешься совсем неплохо”. Ну конечно, как она могла забыть!Удивительное по красоте слово Настя вычитала в каталоге “Grape and Wine”<“Виноград и вино” (англ.)>, который заказала не где-нибудь, а вКалифорнийском университете. Каталог ей прислали наложенным платежом, но длятого, чтобы его перевести, Илико (единственному в семье, владеющему английским)понадобился целый год.

— Так чем вы занимаетесь? Модель, судя по всему. Да уж,модель!

— Я сомелье, — скромно потупилась Настя.

— Это еще что такое?

— Эксперт по винам…

— Так я и думал! — почему-то обрадовалсяБыков. — Так я и думал, что вы сразу же начнете преподносить мне сюрпризы.

После неудачной и не совсем продуманной попытки соблазнитьНастю он на некоторое время затих. Она сама налила себе очередную порцию“Вазисубани” и, остановившись перед светильником-Мицуко, спросила:

— Это ваша жена? Быков засмеялся.

— Ну что вы! Идемте, я покажу вам свою жену.

— А это… не опасно? — Настя сразу же вспомнилаэнергичную, импульсивную брюнетку.

— Это опасно только для меня.

— Неужели?