— Думаю, я даже знаю, чем она занимается в даннуюминуту.

— И чем же?

— Передает аванс какому-нибудь киллеру. Чтобы онпристрелил меня, когда я буду выходить из продуктового магазина…

Что ж, отнюдь не плохая идея. Интересно, почему Марина, приее-то темпераменте, решила ограничиться только частным детективом?..

— Ну что, хотите посмотреть на мою жену?

— Было бы любопытно…

Настя в сопровождении Быкова проследовала в дальний угол,где прямо за ложем скрывалось нечто бесформенное, прикрытое цветастой индийскойшалью.

— Зрелище не для слабонервных, предупреждаю. Вы готовы?

Поджилки не тряслись, сердце было на месте, ладони не потели— да, она была готова!

Жестом фокусника Быков сдернул шаль, и перед Настей предсталвнушительных размеров стеклянный шар, который со всех сторон обволакивало нечтоотвратительное, зубастое и пупырчатое: адская смесь дракона и самой обыкновеннойжабы. В отличие от всех остальных затейливых светильников этот был самымпростым: выдуть подобный шар не составляло никакого труда даже начинающемустеклодуву. Весь смысл заключался в обрамлении. Том самом драконе, который такиспугал Настю. Подобные прелести должны освещать крестный путь вампиров, вреспектабельных домах им делать нечего. Содрогаясь от отвращения, Настя ощупалаглазами пасть чудовища и, повернувшись к Быкову, сказала:

— Странно, что вы до сих пор живы.

— Сам удивляюсь.

— Не проще ли развестись?

— Она не дает мне развода.

— Она вас так любит, бедняжка?

Настя тотчас же вспомнила все нелестные эпитеты, которыминаграждала Быкова Марина. Каждый из них мог запросто сбить человека с ног. Аможет быть, и вправду любит?..

— Объективности ради скажу: это единственная женщина, вкоторой я вызываю стойкую ненависть.

— Тогда в чем же дело?

Быков обвел руками пространство:

— Во всем этом. Это очень дорого стоит. Она не хочетуходить просто так. Она хочет забрать у меня все. Галерею уже отобрала, а теперьхочет наложить лапу и на производство. До чего додумалась, мерзавка, —нанимает детективов, чтобы они следили за мной. Чтобы фиксировали каждый мойшаг.

— Что вы говорите! — посочувствовала Настя.

— А некоторые специалисты, в чьей компетенции я сильносомневаюсь, даже роются в бухгалтерских книгах моей фирмы.

— Зачем?

— Чтобы ущучить двойную бухгалтерию, а потом меня же еюи шантажировать… Она пытается залезть в мои отношения с женщинами. И вытащитьиз них что-то особенно непристойное. Что-то оскорбляющее общественную мораль.Возможно даже, уголовно наказуемое.

— Уголовно наказуемое?

— Ведь нет никаких гарантий, что кто-то из приходящихко мне моделей работает на нее. И нет никаких гарантий, что на следующее утроэтот кто-то не побежит в ближайшее отделение милиции с заявлением обизнасиловании. Меня, несчастного, сажают в тюрьму, а эта сволочь берет в своируки управление фирмой.

Быков призывно посмотрел на Настю и облизнул пересохшиегубы.

— Надеюсь, вы не даете вашей жене… поводов дляшантажа? — с надеждой спросила Настя.

— Даю… Еще как даю.

Нет, пожалуй, светильник с драконом не так отвратителен, какей показалось на первый взгляд. Но у него есть один существенный недостаток:слишком уж близко к ложу он стоит. И слишком близко от Насти находится Быков. Иему ничего не стоит одними кончиками пальцев подтолкнуть ее к кровати. Она неудержит равновесие, шлепнется на драпировки — и пиши пропало!

Почувствовав кончики быковских пальцев в опасной близости отсвоего плеча, Настя резко развернулась на пятках и затрусила в сторонуголубовато-желто-розовой Мицуко. И устроилась прямо перед ней, сложив ногипо-турецки.

Ничего не поделаешь, “лотос” ей не по зубам.

— Кто это? — спросила Настя. — Ваша модель?

— Одна из моих… моделей. — Подошедший Быков тожесел перед Мицуко по-турецки.

— Она какая-то особенная.

— Все мои девушки выше всяких похвал.

— Но ведь она стоит не в общем зале. Значит…

— Это ничего не значит, дорогая. Это означает толькоодно: последнюю по времени работу. Я бился над ней около трех месяцев. Закончилтолько два дня назад.

Около трех месяцев… На первой странице Кирюшино-го дневникапроставлена дата: “17 июля”. Сейчас конец октября, следовательно, по временивсе сходится. Или практически все. Возможно, обрезанная фотография Мицукосделана именно в ресторане “ШтандартЪ”, где ее окучивал Быков. В роскошныхимперских декорациях, как сказала бы Марина. И Мицуко согласилась емупозировать, этой пухлой гадине с проволочными губами.

Возможно, она даже осталась здесь на ночь, закутанная вдрапировки…

А Кирюша страдал. Знал обо всем об этом — и страдал.

Настя с неприязнью посмотрела на жидкие усики соперникабрата. А он еще пытался ее поцеловать! А она еще пыталась накачаться его вином!Ужасно!

— Два дня назад?

— Да… А теперь нахожусь в бесплодных поисках новоймузы… Впрочем, мне кажется, что не таких уж бесплодных.

— Есть положительные сдвиги?

— Еще какие!

Настя и опомниться не успела, как оплывший донжуан ужеположил голову ей на колени. Не очень-то грациозно у него получилось, нобрюшко, растекшееся по бокам, все-таки исчезло.

— Вы полагаете, что это я? — спросила Настя.

— А вы разве возражаете?

— Нет, но…

Определенно, у нее что-то не в порядке с головой. Или этосухое “Вазисубани” (Кирюша всегда называл его “Вася с зубами”), наложенное наджин-тоник, играет с Настей злую шутку? Или это из-за кольца? Или из-за помады,которую она вытащила у Мицуко из косметички? Или из-за волос, которые она такбезжалостно обкорнала ровно наполовину? Или из-за Кирюшиной одежды? Или из-заего тяжелых, как утюги, “гриндеров”? Вздор, ведь сейчас же она сидит босиком!

А вот теперь еще и почетное звание музы. Как говорила Марина— “загорелая, обветренная, с зубами как у ротвейлера”? Ничего не скажешь, уБыкова странные представления об эфемерных спутницах художников.

— Значит, не возражаете?

Сама Мицуко, должно быть, сильно бы веселилась, увидев, какпреуспевающий дизайнер окучивает “тупую деревенскую бабу”. Или вцепилась бы ейв волосы. Мицуко не из тех женщин, которых устраивает приставка “бывшая”.

Пусть даже и “бывшая муза”.

— Как ее зовут? — спросила Настя, безуспешнопытаясь сдвинуть с колен тюленью голову Быкова.