Бог мой, он еще в состоянии говорить!.. Подгоняемая воплямиБыкова, Настя заметалась по комнате и спустя несколько секунд нашла то, чтоискала: широкую кисть с деревянной ручкой. Это должно подойти…

— Я нашла… Не волнуйтесь.

Голова Быкова все еще лежала на подушке. Настя близкопридвинулась к нему и с ужасом поняла, мто никакой палки не понадобится. РотБыкова был широко раскрыт, он как будто замер в ожидании нового приступа боли.

А белые шелковые розы? Ведь они еще несколько секунд назадбыли белыми — когда же они успели поменять цвет? Замерев, Настя наблюдала, какони медленно окрашиваются рубиновым — из ушей Быкова сочилась тонкая струйкакрови.

Нет, на эпилепсию это не похоже.

— Вам легче? — спросила Настя.

Но распяленный рот Быкова молчал. Настя осторожно обтерлакровь вокруг ушной раковины концом веселенькой рыжей драпировки.

— Вам легче? — снова повторила она.

— Не могу… Я больше не могу, — прохрипелБыков. — Вытащите это у меня из головы…

— Что — “это”?

— Вытащите, вытащите, вытащите…

— Я принесу воды…

— Вытащите это у меня из головы! — Передохнув секунду,он снова начал вопить. — К черту воду! Спасите меня…

— Я вызываю “Скорую”. Где у вас телефон?

Быков ничего не ответил. Не успел ответить. Его сноваподбросило от страшной боли. Все Настины усилия оказались напрасными — кровьхлынула из ушей с новой силой. А узкие рысьи глаза побелели и округлились:теперь Настя видела даже красные прожилки в уголках век.

— О-о-о!.. — теперь он кричал в голос.

Всего лишь раз в жизни Настя слышала такой исполненныйпредсмертной страсти крик — когда их пес Машук сорвался со скалы и сломалпозвоночник. Он прожил после падения всего несколько минут, но минуты эти быливзорваны и искорежены страшным, пугающим воем, от которого стыла кровь иледенело сердце.

И вот теперь — за тысячи километров от дома, и не собака сосломанным позвоночником, а человек с разорванными барабанными перепонками.

— Нет… Нет… Умоляю, нет…

В какой-то момент Быков даже попытался встать. Но и это емуне удалось. Настя попыталась поддержать его, но он отбросил девушку, каксдувшегося резинового утенка. Встав на четвереньки и мотая головой, он пополз квыходу. И тоненькая струйка потянулась за ним — кровь будто не хотеларасставаться со своим хозяином.

— Где у вас телефон? — снова закричала Настя.

— Все в порядке… Мне лучше…всевпорядкевсевпорядсовсевпорядке, — безостановочно лепетал Быков. —Мнелучшемнелучшемнелучше…

Сеанс самовнушения закончился так же внезапно, как иначался: коротко взвыв, он повалился на бок, прямо на стеклянную Мицуко.Хрупкое стекло разлетелось на части, тоненькие галогеновые трубочки взорвались— и Мицуко перестала существовать.

Быков лежал затылком к Насте: мокрым от страха и болизатылком. Ей даже показалось, что он не дышит. Она не помнила, как подошла кнему, как упала на колени и как перевернула тяжелое тело на спину. Острый носдизайнера заострился еще больше и… на безупречных до того висках пробился ледокседины… Но ведь его не было еще десять минут назад, Настя могла бы подтвердитьэто под присягой!

— Дмитрий! — позвала она. — Дмитрий, вы живы?

Он был жив. Слава богу, он был жив! Губы Быковараздвинулись, обнажив идеально ровную полоску зубов, а на щеки возвращалсярумянец. Но теперь это не был торжествующий румянец римского патриция, нет. Этобыло личное клеймо человека, получившего отсрочку от смерти.

Совсем недолгую отсрочку, Настя это видела.

— Налейте мне чего-нибудь… — Голос Быкова звучал как избочки. — Налейте… Когда-нибудь я этого не переживу.

Руки у Насти все еще дрожали, и потому первый бокал онаразбила, а второй перелила: тягучие капли “Мукузани” упали на ковер, и без тогобезнадежно испорченный кровью Быкова.

— Что же вы копаетесь? — прикрикнул он. —Бросьте эти наперстки. И тащите сюда всю бутылку, сомелье!..

Настя повиновалась.

Быков отлип от бутылки только тогда, когда она была полностьюопустошена. На это у него ушло добрых пять минут, и все это время Настя какзачарованная наблюдала, как движется плюшевое безволосое горло дизайнера.

Отбросив бутылку в сторону, Быков мрачно уставился наосколки лампы.

— Вам лучше? — робко спросила Настя.

— Три месяца работы псу под хвост. — Он скрипнулзубами. — Три месяца, и к тому же эту вещь у меня уже купили. Две тысячидолларов…

Осколки двух тысяч долларов лежали на полу — бесполезные,никому не нужные, запачканные кровью. Быков поднял небольшое стеклышко, котороееще совсем недавно было губами Мицуко, и сплюнул в него. Слюна была розовой открови.

— Давайте вызовем “Скорую”, — в который разпредложила Настя.

— Не нужно никакой “Скорой”.

— Как часто у вас бывают… такие приступы?

— Не знаю. — Он явно не был расположен говорить наэту тему. — Может быть, четвертый или пятый раз. Как будто что-то внутривзрывается. Как будто кто-то сидит там, внутри. И тыкает во что ни попадяраскаленной иглой. И боль адская.

— А что говорят врачи?

— Вы думаете, я пойду с этим к врачам?

— Я бы на вашем месте пошла…

— Не хотел бы я, чтобы вы оказались на моемместе, — совершенно искренне сказал Быков.

— А если это что-то серьезное?

— Опухоль мозга, вы хотите сказать? Это не входит в моипланы.

Это действительно не входило в его планы — планы римскогопатриция, который хватал куски жизни прямо с жаровни и вовсе не собиралсяотказываться от своих дурных привычек.

— А кровь? Почему идет кровь?

— Спросите у моей жены, — изрек Быков посленепродолжительного молчания.

— А при чем здесь ваша жена?

— Это наверняка ее рук дело. В прошлом году таскаласьна Гаити. Якобы по турпутевке, погреть старые кости в Карибском море. Но я-тознаю, что она там делала. Не свои кости грела, а мои перемывала. Брала уроки укакого-нибудь полоумного колдуна вуду. А теперь сидит у себя в келье и тычетиголки мне в темя.

— В каком смысле — тычет?

— В самом прямом. Вы разве не знаете, как это делается?Состряпала из воска мою фигурку, нарядила ее в тряпицы и теперь таким вотобразом развлекается…

Настя поежилась. Она хорошо понимала Быкова. Жена Малхазацхалтубского — Кетеван в свой первый приезд в Вознесенское так невзлюбилаНастю, что насовала иголок в ее любимую пуховую подушку, оставшуюся от мамы.Как же она мучилась головными болями!.. А иголки были торжественно извлеченыуже после того, как Настя родила Илико. Только появление на свет маленькогогрузина примирило неистовую Кетеван с русской родственницей.