несколько секунд, и я бы ее вернул. А теперь она исчезла навсегда. Грудь мне сдавило. Я нажал пальцами на уголки глаз, чтобы не заплакать. Глубоко вздохнул и закрыл глаза. Завтра будет новый день.

Хосе Куаутемок Уистлик

Заключенный № 29846-8

Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно

Да, нет, начальник сказал, министерский комитет не ответил на запрос, посмотрим, может быть, на следующей неделе, не беспокойтесь, все будет в лучшем виде. Отговорки, сплошные отговорки. Фонд «Встреча» готов профинансировать значительные усовершенствования в Восточной тюрьме, а пенитенциарные деятели беспокоятся неизвестно о чем. А если нарко возбухнут, а если убийцы возбухнут, тюрьма вам не курорт, и вообще какую пользу это принесет заключенным? В конечном счете все сводилось к одному вопросу: откаты будут?

У Педро не осталось выхода. Он попросил о встрече с замминистра, перепрыгнув через начальника службы исполнения наказаний. Зачем говорить со зверями, если можно сразу с директором цирка? Замминистра завел такую же волынку, как и все остальные: «Послушайте, Педро, мы, разумеется, заинтересованы в вашем проекте, но вы должны учитывать, в каком тяжелом положении сейчас находятся исправительные учреждения, и я уверен, что вы сознаёте все последствия вашего шага». Политики умеют переливать из пустого в порожнее так, чтобы в результате ни одного путного слова не было сказано. Педро ответил просто: «У меня есть сорок пять миллионов песо, которые я могу вложить в библиотеку, аудитории, концертный зал и приходящих преподавателей. Если я не услышу от вас положительный ответ в течение тридцати секунд, я отзываю свое предложение, иду к газетчикам и рассказываю им, как было дело. И все, кончен бал…» Замминистра офигел. Никто никогда не говорил с ним в таком тоне. С ним, первейшим переговорщиком правительства, нельзя обращаться, как с таксистом. «Знаете, дон Педро, я не привык, чтобы мне угрожали. Я предпочитаю думать и просчитывать последствия каждого решения». Педро затряс головой. Если этот тип — чемпион переговоров, то кто же в хвосте турнирной таблицы? Поэтому в стране, куда ни плюнь, всюду марши протеста и беспорядки по куче поводов. Все из-за политиков, которые возвели бездействие в принцип. Он договорил: «…погасли свечи. Большое спасибо, что приняли меня, господин заместитель министра». И встал. Замминистра не воспринял это всерьез. Ошибка. Ни Педро, ни Эктор, ни фонд «Встреча» не станут строить библиотеки под контролем бандитов, которые похищают, грабят и убивают людей своего же социального класса и вымогают у них деньги. Педро всем своим видом говорил: «Чао-какао, а если свидимся, при встрече не признаю». Замминистра еще немного посидел в кресле, уверенный, что миллионщик сейчас вернется и станет его упрашивать. Ни шиша, умотал прямиком к своему бронированному джипу и телохранителям.

Выйдя от министра, Педро сразу же позвонил Хулиану: не будет библиотеки, не будет концертного зала, не будет мастерских, не будет культуры в тюрьмах. Хулиан опешил: «Как так?!» Педро сказал, что ему осточертели выебоны правительственных чиновников. «Нельзя из-за них останавливаться», — сказал на это Хулиан. Это же не просто библиотека и концертный зал, это спасательный круг для заключенных. Он сам видел, как они усыхают за решеткой, будто изюм, и не хотел, чтобы они усыхали и дальше. Нет, они не пойдут на попятный из-за подлости и глупости лилипутов от бюрократии. «Нельзя сдаваться», — повторил Хулиан. Но Педро не внял его доводам. Он уже сомневался, есть ли смысл помогать тем, кому нельзя помочь? Зачем тратить энергию, если половина заключенных так и будет чахнуть в тюрьме, пока не пойдет на корм червям? Зачем спасать эту касту илотов, парий, прокаженных, души которых уже изъедены струпьями и сочатся гноем?

Хулиан не отступал. Разговаривая с Педро по телефону, он отчаянно жестикулировал, будто итальянский водопроводчик. Для фонда «Встреча» сорок пять миллионов — ничто, для Восточной тюрьмы — все. Культура! Во время войны в Югославии армии разрушали библиотеки противника, музеи, археологические памятники, чтобы отнять у людей идентичность, отнять смысл жизни. Без культуры народ — ничто, насинг, ньенте. Может, сами заключенные больше обрадуются, если на эти сорок пять миллионов им построят еще один корпус с камерами, чтобы не жаться, как в курятнике, или направят на то, чтобы еда стала обильнее и вкуснее. Но дело не в этом. Надо совершить перемену и пробудить человечность, солидарность и надежду, дремлющие в сердцах узников. И он, Хулиан, не собирается сдаваться, дамы и господа.

У меня началась бессонница из-за Хосе Куаутемока. Я представляла, как он лежит в своей камере. Накануне страну накрыла волна холода, и температура в городе резко упала. Есть ли у него матрас, или он спит прямо на бетонной койке? Достаточно ли там одеял? Как он спит — в пижаме, в нижнем белье или в той же робе, в которой ходит днем? Им выдают подушки или он сворачивает валик из одежды и кладет под голову? Как там с теплыми свитерами? Как проходят его ночи? Мир тюрьмы для большинства из нас — тайна за семью печатями. Недоступная, непознаваемая вселенная.

Шесть утра. До звонка Хосе Куаутемоку еще четыре часа. Нужно чем-то занимать себя все это долгое время, чтобы не сойти с ума. А то у меня уже какая-то нездоровая одержимость. Клаудио спустился к завтраку. Безупречный костюм, начищенные ботинки, чисто выбрит, благоухает лосьоном. Завтракал он всегда одинаково: омлет из белков с авокадо, несколько долек грейпфрута и два стакана воды. Ничего, что могло бы испачкать костюм. Поедая омлет, он сказал мне, что сегодня у него power lunch с партнерами. Он обожал называть это по-английски. Power lunch. Обед с влиятельными и высокомерными типами в каком-нибудь классическом ресторане, где в меню какие-нибудь чесночные трюфели. Он покончил с завтраком, поцеловал меня и ушел.

Без четверти десять я уже была готова к разговору. Может, это глупо, но я нарядилась. Я сидела на кровати в легком платье из черного шелка с цветочным рисунком, босая. Даже нанесла две капельки духов на шею и две на грудь. Отношения строятся на невидимых другому моментах, про которые он никогда не узнает.

В десять ноль восемь (я не хотела звонить ровно в десять, чтобы не выказывать излишнего рвения) набрала номер. Гудки, гудки, без ответа. Я повесила трубку и выждала восемнадцать минут (восемнадцать — мое счастливое число). Набрала снова. Пять гудков, и я отключилась, прежде