другом, привези мне еще книжек», — попросил Хосе Куаутемок у Хулиана. «Мы тебе не просто книг привезем, — встрял Педро. — Мы тебе привезем целую библиотеку и все, что нужно, чтобы писать». Они с Хулианом переглянулись. Теперь уже никто и ничто не остановит их культурный проект.

Когда мой прадед Флоренсио впервые приехал в Мексику, меня поразили его громадные ручищи и глубокие морщины на обветренном лице. Широкоплечий рыбак, ноги как сваи у причала, белая борода, тигриный загривок. Хемингуэй размера XL, более дикий и простой (а ты-то думал, что нас вытянуло плавание, а не материнские гены). В его лице, так не похожем на твое, чувствовались море и соль, волны и холод. Мама рассказывала, у себя в деревне он прославился тем, что мог убить свинью, один раз дав ей кулаком по голове. Бац! И свинья падала замертво. Побывав в Сан-Висенте-де-ла-Баркера, я убедился, что мой прадедушка и вправду известен как человек огромной физической силы. «Он тунцов по полтораста кило тягал, как куриные перышки», — сказал мне один старичок, прадедушкин ровесник и, по его словам, товарищ по работе.

Уж не знаю, за что ты его презирал, если он происходил из такой же бедной среды, как ты сам. В каком отчаянии надо быть, чтобы посадить своего ребенка на торговое судно и отправить в Веракрус в поисках лучшей жизни? Мой дед в возрасте всего двенадцати лет вынужден был пробивать себе дорогу один в чужой стране. Ты обесценивал его подвиг. «Он был белый испанчик, таким все легко дается». Да неужто, Сеферино? Мальчик без единого сентаво в кармане и без единой знакомой души во всей Мексике. Его смелость заслуживала хотя бы уважения.

Тебе никогда не хватало терпения внимательно послушать моего прадеда. Ты недолюбливал этого великана за крайне консервативные взгляды и ревностный католицизм. Несмотря на разницу в росте, умудрялся как-то нависать над ним. С другой стороны, неграмотного человека, не привыкшего рассуждать, в споре победить легко. Всякий раз, как он заводил разговор о Боге и христианских ценностях, ты обрушивал на него поток аргументов, которые он не мог опровергнуть. Ты наслаждался, сокрушая его деревенскую логику.

Великан пережил тебя, папа. Он немного не дотянул до своих ста четырех. В сто он еще выходил в море, на лодке, которую купил ему мой дед. Он уже не мог ворочать гигантских тунцов, но сил ловить их на удочку ему хватало. Через пару лет после твоей смерти я поехал навестить его в Сан-Висенте-де-ла-Баркера. Ты даже представить себе не можешь, как там красиво. Все дома каменные, древние. Когда-то те земли завоевали римляне и от того места, где теперь стоит деревня, отплывали в Британию. За деревней высятся снежные пики, откуда спустились на побережье предки моего прадеда. Они жили в таких труднодоступных горных долинах, что не перемешались с римлянами. Мятежные племена, которые не дали империи завоевать себя, сохранили самостоятельность в неприступных кантабрийских горах. Понял, Сеферино? Они не позволили себя завоевать.

Предки мамы по материнской линии были овцеводами, бедными неграмотными людьми с гор, людьми с железной волей, способными сносить суровые зимы, голод, изоляцию, болезни. Если бы ты не был ослеплен предрассудками об испанцах, то смог бы познать эту богатую и сложную культуру. Не все они были конкистадорами, не все мечтали разграбить землю твоих предков и уничтожить твой народ.

Я побывал в скромном домике моего прадеда, увидел его рыболовные снасти, вырезанные вручную весла, сети, сплетенные старинным способом. В его занятиях крылась вековая мудрость. Он знал, как называется каждая рыба, каждый моллюск, каждый рачок. Различал волны по размеру и напору — у них тоже были разные названия. Умел ориентироваться по звездам. В открытом море знал, куда плыть даже в непроглядном тумане. И — ты удивишься — в восемьдесят лет выучился живописи. Своими кувалдами-ручищами писал акварелью такие пейзажи, что они могли бы потягаться с работами маститых маринистов. Пережив первый шок от того, что его внучка вышла замуж за мехи-канского индейца (ты бы плюнул ему в лицо, если бы услышал, как он это произносит через «х»), он принял нас и полюбил. С гордостью представил меня своим друзьям: «Это мой правнук. Он, видите, цвета камня». Согласись, красивое выражение: цвета камня.

Откажись ты хоть на вечер от своих предубеждений, мог бы на славу потолковать с ним. Или он бы приехал к тебе в горы, а ты к нему на взморье. Я уверен, у вас нашлось бы куда больше общего, чем ты мог предположить.

Из одного документального фильма я узнала, что на склонах Эвереста лежит более двухсот трупов. Некоторые погибли, сорвавшись с высоты в двести метров. Другие не выдержали трудностей восхождения, умерли от переохлаждения или недостатка кислорода. Эти тела невозможно забрать, они оказались в недоступных местах, и операции по вывозу связаны со смертельным риском. Большинство так и лежат, в одежде и сапогах. Альпинисты даже дали некоторым прозвища и используют их как отметки на маршруте.

Я подумала, не взять ли мне тему трупов на Эвересте для постановки. Повод задуматься о свободе, покинутости, отчуждении и акте смерти. И в большой степени уловка, чтобы избежать вопроса, который на самом деле меня беспокоил: одинокое существование обреченных на пожизненное заключение.

Утром за мной заехал Хулиан на своей маленькой машинке. Педро поел в ресторане каких-то морских гадов и отравился. В качестве извинения — будто не пришел ко мне на вечеринку — он прислал коробочку органического шоколада от Хуана Карлоса Рамиреса, знаменитого шоколатье. В тюрьму мы отправились с Хулианом вдвоем.

Несмотря на свою славу грубияна и громкий судебный процесс, Хулиан был очень приятным человеком. С ним было интересно разговаривать, он обладал здоровым — и изощренным — чувством юмора. И пользовался успехом у женщин. Их привлекало его остроумие и открытость, хотя через некоторое время проявлялся вспыльчивый характер, и они его бросали.

На подъезде к тюрьме я разнервничалась. Теперь, когда я смотрела не из окна бронированного автомобиля и не находилась под защитой телохранителей, район выглядел опаснее. На нас косились, делали угрожающие жесты. На улицах было столько совершенно ненужных здесь лежачих полицейских, что приходилось ехать медленно. Иногда на поворотах мы забирались колесами на тротуар, и Хулиан сбрасывал скорость.

Это ставило нас в уязвимое положение. Нас могли догнать и приставить пистолет