мной. За плохое воспитание дочери, представьте себе! И я, дескать, могу в любой момент придти к нему за помощью. Я поблагодарила, конечно, но твёрдо решила, что ограничусь улучшенным магрезервом: ни к чему лишний раз напоминать о себе сильным мира сего. Только после этого герцог счёл свой долг выполненным (по крайней мере, на ближайшее время) и, наконец, направился к дочери. Тихий их разговор скрыла завеса безмолвия.

Глава Трибунала, несмотря на мои возражения, всё же объявил о покровительстве Короны, и мне на левое запястье лёг золотистый магический «браслет», по которому Ловчие смогут меня найти в считанные часы. Только избавилась от клятвенных — и вот опять!

Когда всё закончилось, Ловчий Эдор лично проводил меня до дома магистра Берзэ. Для меня нашёлся тёплый плащ и вязаные перчатки, немного великоватые, но пушистые и приятные на ощупь. Эдор предложил довезти меня, верхом или в возке, но я хотела пройтись пешком, никуда не спешить, ничего не бояться. И, если честно, провести рядом с Лорентином немножко больше времени, раз уж выдалась возможность. Мы шли молча: мне было неловко заговаривать первой, а Ловчий размышлял о чём-то всю дорогу. На него было приятно просто смотреть: на русую косу, посеребрённую снегом, на красивое лицо, которое не портили ниточки шрамов, на чётко очерченные губы и тёплые серые глаза. Морозный воздух был сладок, шёл крупный снег, и крупные его хлопья засыпали серый плащ Ловчего и мой, из бурого сукна.

У ворот дома Берзэ я попыталась снять плащ, но Эдор остановил меня.

— Мы ещё увидимся, кира, и не раз. Успеете вернуть. И, кстати, у меня не было случая сказать… Я видел, как вы смотрели на мессеру Армуа, так вот: не смейте винить себя ни в чём. Вы были великолепны, кира Берзари! И тогда, когда попытались испортить аморею, и с орехом, и вообще, то, как вы выдержали ваше испытание — это вызывает уважение.

— Спасибо, — смущённо поблагодарила я. — Я ничего такого не сделала, напротив. Если бы я не боялась за себя, баронет Легрэ, может, был бы жив.

— Нет! — Эдор взял меня за руки, вынуждая посмотреть ему в лицо. — Нет, Мей. Не вы толкнули его на грязную дорожку. Он сам сделал выбор, и последствия этого выбора — на его совести, не на вашей. Точно так же судьба мессеры Армуа — дитя её воли и её выбора. Вы чисты перед людьми, Короной и богами. Идите домой, кира Берзари. Выспитесь, отдохните и ни о чём не жалейте.

Слов у меня не нашлось, я молча кивнула и ушла в дом, а когда подкралась к окну в надежде ещё раз увидеть Лорентина, улица была уже пуста, только снег падал, засыпая следы наших сапог. Я тоскливо вздохнула и отправилась к прислуге, делиться новостями.

Меня ещё дважды вызывали в Академию давать показания для Трибунала, забирали и отвозили домой на возке с гербами в виде сжатого кулака на дверцах, но ни Эдор, ни другие Ловчие меня уже не провожали. Каждый раз возок сопровождал один из телохранителей Лиги.

Через неделю Зертан обсуждал отъезд Ловчих, а я, как идиотка, ждала чего-то, постоянно оказываясь то у двери, то у выходивших на улицу окон. Конечно, Лорентин Эдор не пришёл со мной проститься. Думается мне, тот интерес в зале Трибунала мне привиделся, не интересна я ему, как девушка. Ну, неудивительно; если уж восхитительно рыжеволосая Вивьенн его не покорила, то я, довольно невзрачная по сравнению с ней, вообще не имела шансов.

А потом я безвылазно сидела дома, отказываясь от лестных предложений поступить на службу или пойти в любовницы то к одному важному господину, то к другому. Варила и продавала зелья, собирала слухи через тётушкину прислугу, прочла всё, что нашлось у магистра в домашней библиотеке. Вивьенн, как я слышала, быстро помолвили с каким-то гвардейским капитаном с южной границы, и свадьба была назначена на Излом. Почти как она и планировала, только жених другой.

Через месяц, кажется, все визиты как отрезало; лишь привычные, знакомые покупатели приходили за лекарствами от простуды, притираниями и фиалковым мылом, которое я начала-таки варить, и весьма успешно. Зима тянулась к Излому, хмурые вьюжные дни становились всё короче, и я медленно погружалась в уныние, покуда в Зертан не вернулась магистр Берзэ.

Эпилог

Я сидела под отличным котлом из антимагического сплава и вздрагивала, когда над котлом пролетало особо заковыристое проклятие или билась лабораторная посуда. Путаясь в непослушных крыльях, топорща перья, я пыталась сохранить равновесие и не плюхнуться на пол, а надо мной разворачивалось эпическое действо: магистр боевой магии Анн Берзэ изволила гневаться. А ведь ещё пару часов назад ничто не предвещало никаких ужасов!

Магистр вернулась домой к обеду, без особого шума, как будто отъезжала на ярмарку в соседний городок, а не охотилась в Эмейских горах на стаю волколаков-людоедов. Спешиваясь с крепкого флегматичного мерина, выглядела магичка довольной, а снятая седельная сума издала тяжелый маслянистый звон, характерный для золотых монет. И в самом деле, удачно съездила моя названная родственница! Поздоровались мы небрежно, словно вчера расстались, и занялись делами: я — обедом, Берзэ — мерином, которого ей самой пришлось чистить. Конюх, как, впрочем, и вся прислуга, был мной до вечера отпущен к семье, готовиться к праздникам: через неделю настанет Излом, а каждый дом в этот день должен быть чист, все дела переделаны. Вот я и дала людям время на подготовку, а сама на денёк осталась без прислуги. Жалко мне, что ли?

Пообедали мы славно, вчерашними щами и молочной кашей. К ним я спроворила лепёшек, обжарила несколько толстых ломтей подкопчённого свиного окорока, и выгребла из чулана несколько банок с мёдом, вареньями и засахаренным цитароном. Фамильяра тётушки, ласку Орели, я тоже не забыла (забудешь такую стервочку, как же!), крупно нарубила ей телячью печёнку, которую хотела пожарить себе на ужин. Не беда, к ужину ещё чего-нибудь придумаю.

Так втроём и отобедали, сытно и просто. Магистр вообще не любительница поболтать за едой, а с дороги — и вовсе, так что ели мы в уютном молчании. Уже за чаем тётушка Берзэ рассказала о прошедшей поездке, похвасталась парой найденных амулетов и хорошей платой от властей. Женщина устроилась у большого очага, баюкая в ладонях толстостенную глиняную чашку. Намёрзлась, видно, по дороге, вон — пальцы до сих пор красные. Ласка свернулась на коленях у хозяйки и мигом задремала. Я