а Кавино набрасывал на неё серую колдовскую сеть. — Мессеру отправьте в клетку, а вы, кира Берзари, займите свидетельское место.

— Вот уж нет! — да что ж такое, кому мои показания покоя не дают? Магистр Элеанна Лавонн? Ей-то что до меня? Но молодая целительница решительно выбралась из группы преподавателей и направилась ко мне.

— Вы вообще понимаете, насколько такая ситуация оскорбительна и травматична для молодой девушки? — возмущённо начала благородная мессера. — Ваш плащ, мессер Ловчий, не самая лучшая одежда для киры, к тому же она стоит босиком на каменном полу! Вы собираетесь давить на свидетельницу? Простудить её и довести до болезни и смерти? Или желаете опозорить девушку, если этот плащ откроет больше, чем следует? Кира Берзари, как целитель рекомендую не давать показаний, пока вас не обеспечат одеждой, обувью и ширмой, чтобы вы могли принять приличный вид!

Никто возражать не стал, как-то очень быстро нашлись и ширма, и чистая форма Академии, и сапожки подходящего размера (и почему мне кажется, что их подготовили заранее?). Пока я переодевалась, магистр Элеанна стояла возле ширмы на страже моей чести и невинности, как орлица на краю гнезда с птенцами, а потом заняла место рядом со мной, на свидетельской скамье. Возражать, опять-таки, никто не стал; будь я сторонним зрителем, тоже не спорила бы с магичкой, почему-то взявшей меня под покровительство. Вивьенн к тому моменту уже сидела в клетке, плотно обёрнутая серой пеленой, и молчала, лишь кусала губы так, что они уже покраснели.

Собственно суд прошёл быстро. Я честно попыталась защитить бывшую хозяйку, объяснив нашу связь случайностью, каковой она и являлась, но глава Трибунала задавал очень продуманные вопросы, вытягивая из меня подробности злосчастного ритуала, подсунутого студентом Легрэ, а потом — об аморее. С каждым новым фактом отец Вивьенн становился всё мрачнее. Кое о чём Ловчие, правда, не спрашивали, а о сегодняшней попытке её нападения на меня и слова не было сказано; похоже, они выводили дочь герцога Дерри из-под слишком сильного удара. Правда, к запечатыванию дара мессеру Армуа всё же приговорили. Когда глава Трибунала задал вопрос, есть ли возражения против приговора, внезапно выступил ректор.

— Позвольте мне внести предложение, мессеры Ловчие, — вкрадчиво начал Семулон. — Все мы были молоды, все ошибались. Юность и первое глубокое чувство заставили мессеру Армуа оступиться, верно, но никто не пострадал непоправимо и бесповоротно, насколько я могу судить. Кира Берзари, конечно, пережила несколько неприятных дней…

Неприятных? Вас бы, господин Семулон, превратить в крысу… Да хоть бы и в человеческой форме сделать фамильяром. Чтоб вы выполняли дурацкие приказы, чувствовали чужие желания как свои, чтоб вас тошнило от постоянной, неприличной, отвратительной близости с другим человеком!

— … Семья Армуа может выплатить достойную сумму, чтобы компенсировать кире это неудобство. Что касается попытки шантажа, то она была безуспешна, а девушка была в отчаянии. Отчего бы не простить мессере Армуа её девичью эмоциональность и неопытность? Полагаю, мессера более ни разу не повторит подобных глупостей.

Старший Ловчий повернул ко мне голову, желая, кажется, узнать моё мнение насчёт компенсации, но не успел ничего спросить, потому что в беседу вступил Лостен Армуа, герцог Дерри.

— Нет, — тяжело уронил он и, игнорируя поднявшийся в зале ропот, продолжил с усилием: — семья Армуа не будет платить компенсацию с целью избежать наказания для преступницы. Благодаря действиям киры, моя дочь не вызвала демона, не околдовала служащего Короны при исполнении им служебных обязанностей, не совершила по-настоящему непоправимых вещей. Как глава семьи, я заявляю: кира Берзари получит компенсацию в той форме, в какой пожелает, независимо от приговора Трибунала. Что же касается моей дочери Вивьенн Армуа, я прошу Трибунал поступить как должно, не смягчая приговор.

— Батюшка! — жалобно вскрикнула Вивьенн, выпрямляясь, подаваясь вперёд, но магия не позволила ей встать. Ведьма не побледнела — бледнеть ей было уже некуда, — она посерела, глядя на отца сухими отчаянными глазами. — Батюшка, нет!

— Если Трибунал не пожелает запечатать дар Вивьенн Армуа, то я сам проведу запечатывание по праву главы семьи и рода, — проговорил Лостен Армуа, и голос его сел на последних словах. Герцог смотрел только на Ловчих, словно не услышал дочь, не желал её видеть… Впрочем, почему «словно»? — Вивьенн Армуа покинет АМИ независимо от приговора и будет выдана замуж за выбранного мной дворянина в ближайшие месяцы.

Вивьенн безнадежно застонала, а я поёжилась. Я не представляла, как можно быть столь жестоким с собственным ребёнком. С другой стороны, чего ожидать от героя Сухого ущелья, человека с горностаем на гербе? Аристократа, который готов был умереть, чтобы остались в живых простые крестьяне на берегах Са-Дары. Командира, за которым пошли умирать избалованные дворянские мальчишки, такие же, как он. «Скорее умру, чем запятнаю себя». Бедная Вивьенн, горе ей, запятнавшей себя и свой род!

Ошарашенная ведьма даже не просила о снисхождении, шептала лишь: «Батюшка… Батюшка…», пока Ловчие ставили её в триграмму и лишали дара. Короткие полминуты — и девушка бессильно рухнула на колени, заливаясь слезами, уже не скованная заклинанием, но лишённая магии и блестящего будущего. Я хотела сквозь землю провалиться, так жаль мне было и саму Вивьенн, и её отца, который поступил по чести, но выглядел при этом — краше в гроб кладут. Вроде, у него двое сыновей, но это не утешение, когда твоя дочь тихо плачет и отворачивается от тебя: не помог, не защитил… Но герцог этого не увидел. Он не пошёл к плачущей дочери, он пошёл ко мне. К её то ли жертве, то ли обвинительнице.

Глаза герцога Дерри были холодны, но моя эмпатия, усилившаяся в последнее время, просто кричала о том, как корчится от боли душа этого сильного бесстрашного мужчины. В животе стало горячо и пусто, и я приготовилась ко всему, но Лостен Армуа всего лишь хотел узнать, какую компенсацию я желаю за преступление мессеры Вивьенн Армуа. Так и назвал свою дочь, как если бы она была ему совсем чужой. Я было впала в ужас и начала отказываться, но герцога внезапно поддержал глава Трибунала, и я дрожащим голосом высказала своё желание. Армуа кивнул с такой небрежностью, словно я просила подарить мне букетик цветов, а не провести тайный семейный ритуал для увеличения магического резерва. Пообещал провести ритуал после возвращения Анн Берзэ и сказал ещё, что, хотя род Армуа этим ритуалом оплатит свой долг, лично он, Лостен Армуа, всё равно виновен передо