скорее.

— Не нравится? — изумилась шлюха. — А вчера орал так, что стекла вылетели! «Ее хочу! Ее! Доминировать буду! И властвовать!»

Лукас покопался в памяти. Память ничего такого не помнила. Наоборот, торжественно клялалсь, что даже отдаленно похожего не происходило. Впрочем, глухой черный провал мог скрывать что угодно. Вплоть до какого-нибудь унакского ритуала, проведенного на заднем дворе. С десятком шлюх и мешком кабачков.

— И как? Доминировал-то? Или поорал и рожей в подушку?

Девушка прижалась всем телом.

— Раза три точно! Потом, конечно, запал иссяк маленько. Так пить, оно и не странно!

Лукас полежал, глядя в потолок. Девушка тихо дышала рядом.

Наконец Изморозь выдохнул. Раз, другой. Мысль о сарае потопталась, да пошла себе, ковыляя потихонечку. Не дождетесь! Говна вам на лопате! Я всех переживу!

— Тебя как зовут, кстати? А то так и не познакомились толком.

— Третий раз! — закатила глаза шлюха. — Меня Эйви зовут. Ты, правда, почему-то всю ночь называл меня Мейви. Имя похожее, но не мое.

Лукас скорчил гримасу.

— Прости, — тут же посерьезнела Эйви, — не подумала.

— А тебе думать и не надо. Твое дело ноги раздвигать, — отрезал Лукас. И начал вставать, выпутываясь из одеяла.

— Она была хорошей? — спросила Эйви, совершенно без привычного уже ехидства.

Изморозь прекратил попытки освобождения. Бессильно опустил руки.

— Она была.

— Все мы были, — улыбнулась шлюха, погладила Лукаса по плечу. — Но если мы будем жить прошлым, то не ощутим настоящего.

Изморозь только и сумел, что хмыкнуть. Как ни шлюха, так лежачий философ, чтоб их!

— Ладно, что было, то было, тут ты права полностью и целиком. Лучше ответь, в здешних местах гостей кормят завтраком?

* * *

Завтраком кормили, как иначе-то? Все для дорогих гостей! Пока у них деньги есть, конечно. Или у хозяина остается вера в их кредитоспособность.

Лукас спустился по лестнице. Пришлось делать это с опаской — от половины перил остались лишь пеньки, торчащие свежей щепой.

— Это вы сломали, когда коня тащили, — охотно пояснила Эйви. — Топором рубили, а потом ногами отбивали. Мол, хитрая северная школа ломания вражеских хребтов. Учитесь, глупые южане и тому подобную чушь несли.

Изморозь только вздохнул тяжело. Ничего такого он не помнил, но надо быть готовым — счет-то всяко выставят! За бесчинства и развлечения.

Лукас остановился на ступеньках, прислушался сам к себе. Мелькнула мысль вырезать всех и сжечь бордель дотла. Мелькнув, пропадать не спешила. Изгнать получилось с трудом. Одно хорошо, у компании денег много, вряд ли все пропили, с каким бы ожесточением не истребляли бухло и обстановку.

Хотя… Лукас внимательно огляделся, благо, заходящее уже солнце изрядно освещало первый этаж, оставляя без внимания только пару углов. Нету половины штор, у стены лежит куча дров, бывшая когда-то перилами, поверх нее — разломанная скамья. Выбитое окно уже заколочено досками — вот что за мерзкий дятел во сне стучал по виску золоченым клювом!

Ни луж крови, ни груд трупов с выпущенными кишками и расколотыми головами. Даже не насрано нигде! Не так все и страшно. Можно сказать, совсем не страшно. Да, погуляли, да с размахом. Но как иначе? Компенсация тягот и лишений северной службы! Хорошо расслабились, в общем. Не более.

Девушка усадила Лукаса с пониманием — за длинный угловой стол в тени. Изморозь тут же пробрался к стене, присел, облокотился. Голова не сказать, что кружилась, но для надежности, лучше подстраховаться. Не хватало еще грянуться затылком об пол. Последние мохги выплеснутся.

Эйви убежала, быстро вернулась, притащив две кружки с высокими пенными шапками. Одну подвинула Лукасу, из второй отпила сама, пряча улыбку.

— Руди пообещал сделать яичницу с салом. Ты же любишь яичницу с салом, а?

Лукас на миг даже залюбовался — очень уж хороша была девушка напротив.

— Люблю. Если только яйца не из-под чаек.

— Из-под пингвинов, — очень серьезно произнесла Эйви, — все для суровых гостей с Севера. Чтобы не отвыкли! Взяли с боем у самых больших импреаторских пингвинов!

И прыснула смехом. Изморозь коснулся взглядом золотисто-синих кос. Кинулся к пиву, как к спасению.

Не успел Лукас допить, как хмурый паренек, возможно, тот самый Руди, принес толстую сковороду, на которой еще шкворчала глазунья. Грохнул на стол перед Изморозью. Рядом положил несколько ломтей хлеба. Кривизну нарезки компенсировала толщина — каждый в три пальца и запах.

— О, сразу из пяти! — в восторге охнула Эйви, заглянув в сковороду. — Как для настоящего героя, который полночи не давал спать бедной девушке!

Лукас молча выдернул из сапога короткий нож, обтер о рукав. Отвык от вилок и прочей ненужной суеты. А тут клинок короткий, зато широкий. Знай, маши! Начал закидывать в себя еду, делано урча от удовольствия.

Девушка посидела еще немного напротив.

— Не буду отвлекать!

— Угу, — кивнул Лукас, занятый едой.

— Если что, знаешь, где найти!

— Угу, — повторил Изморозь, набивший рот горячим еще хлебом.

— Не мешаю, не мешаю…

Лукас, утолив первый голод, дальше ел неспешно, наслаждаясь вкусом. Руди или как там его, приволок еще пива и сушеных колбасок. Самое то извозить в сковороде, собирая подливку.

— А он уже жрет! — раздался сварливый голос сверху. Лукас оторвался от еды. По лестнице спускался Кролище. Помятая рожа, с явными следами тяжелого похмелья — а не запивай вудку пивом, не запивай! Наверное, у самого не лучше. Глянуть бы в зеркало, да не видно. То ли вчера расколотили, шаля, то ли изначально не висело.

— Зависть, плохое чувство, друг Лапинье!

Скрежет зубовный прозвучал хрустом арбалетного ворота. Неудивительно, что представляется исключительно прозвищем!

— В большой семье забралом не щелкают!

— Пока поздняя птичка глаза продирает, ранней уже клюв разбили! Ладно, признавайся, чем кормят?

— Сам видишь, — указал Лукас на пустую сковороду и тарелку, на которой осталась последняя колбаска. Ее Кролище тут же сцапал, метнув в рот.

— Слышь, человек! — заорал наемник. — Повтори, что этому тощему хмырю приносил! Дважды повтори!

— Трижды! — рявкнул со второго этажа Шнайдер. И тут же поправился: — Четырежды!

— О, а вон и Рошева морда маячит, — ткнул пальцем Кролище. — А там и Пух где-то вопит. И Краут мычит, будто корова!

— Ага. Как по колоколу собрались.

— Северная привычка! — назидательно произнес Лапинье и тут же заревел — Лукас аж дернулся, — Человек! И пива нам неси, чтобы тебя кашалот выебал!

— Сурово ты с ним, — покрутил головой Изморозь.

— А то! Зато будут знать, что мы шутить не любим. О, гляди, тащится упырь! Еле ноги переставляет, гад! Хочет, чтобы мы с голоду подохли! Гляди в оба, а то в пиво наплюют!

К их столу, сгибаясь под тяжестью подноса, заставленного кружками и тарелками, направлялся человек. Не Руди, или как там того паренька, что обслуживал Лукаса. Другой. Дородная туша с усами и крохотными глазками — этакая двуногая помесь моржа и медведя. Одна сторона его лица радостно улыбалась, а по второй растекался шикарнейший кровоподтек, а через щеку тянулась не менее выдающаяся ссадина.

— Угощайтесь, господа! — человек мгновенно распределил принесенное и испарился.

— Это как он так, а? — недоуменно спросил Изморозь.

— Его на части рвет, — пояснил Шнайдер, — с одной стороны, мы ему заплатили столько, что он сам был готов жопу подставить.

— А с другой? Никто не захотел подставленного?

— Ему Рош харю разбил.

— Ой, нашел беду!

— Так Рош в этот момент уестествлял его супругу. Бандер кинулся, в глаз получил. Рош его с пола поднял, у стены поставил и в руки канделябру всунул. Стой, мол, и учись, как светить надо!

— Красиво, ага…

Только о нем вспомнили, как и бывший стражник появился. Выплыл, будто величавая ледяная гора, откуда-то из коридора. Похоже, так у хозяйки и заночевал, хитрец! Чтоб на лестнице не рисковать!

Рош заозирался. Увидев товарищей, распахнул ручищи, словно готовясь их обнять.

— Слава Панктократору! Я думал, вас тут эти бабы передушили! Взяли моду душиться какой-то херней!

— На-ко, бродяга, охолонись! — толкнул к нему пиво понимающий Дирк. — А после и расскажешь. Нам интересно.

— Будто сами целибат блюли? — заржал Рош.

— Мы и слов таких ругательных не знаем, чтоб тебя!

Вслед за стражником, начали выползать и остальные. Не хватало пятерых. Двое точно ушли в порт, ночевать на «Лахтаке»— об этом свидетельствовали и Дирк, и Рош с Пухом. А вот троих они потеряли бесследно. Никто не помнил, когда те отбились, на каком