— Почему же доктор решил лечь спать среди бела дня? Его ждали на работе.

— Думаю, что он не по собственной воле выпил снотворное, — многозначительно произнес следователь. — Нами был установлен препарат, погрузивший пострадавшего в длительное оцепенение. Это сильное средство, и в обычных аптеках его невозможно приобрести даже по рецепту врача. Такой препарат может находиться только у медиков, и то под строжайшим контролем. И это тоже говорит в пользу Колесова, у него доступ к такому препарату вряд ли был.

— Значит, вы говорите, что Меерсон крепко спал, когда его убивали?

— Судя по характеру ран, он совсем не страдал. Никакого сопротивления он не оказывал. Из этого мы сделали вывод, что удары были нанесены практически по бесчувственному телу.

При этих словах следователя Оксана почувствовала несказанное облегчение. Она знала своего Германа. Знала его вспыльчивость. И понимала, что если в пылу драки Герман и мог учудить что-то такое, о чем впоследствии обязательно бы пожалел, то ударить беспомощного спящего человека ножом он уж точно не мог. Последние сомнения в невиновности Германа раз и навсегда оставили Оксану. И она взглянула на следователя с благодарностью.

Но радость ее была недолгой. Уже через минуту Оксана вновь встревожилась:

— Но если не Герман, то кто? Вы знаете, кто преступник?

— Догадываемся. До сих пор мы собирали доказательства, а сегодня готовы произвести арест. — И тут Лукашов неожиданно предложил: — Хотите поехать с нами?

Ясное дело, Оксана ответила утвердительно. Так они и оказались сначала возле детского сада, которым управляла Воронцова, а затем у поселка «Восторг», где у Воронцовой и ее мужа был собственный загородный дом.

Почтарев сначала сбросил скорость, а потом и вовсе остановил машину. Герман обнаружил, что местность вокруг выглядит знакомой.

— Это же «Восторг»! Поселок, где живет Елена!

— Не у нее одной в этом поселке есть недвижимость, — многозначительно произнесла Ирина.

А Почтарев добавил:

— Тут живет еще и Георгий Николаевич Горемыкин. А до недавнего времени жил и его старший брат — Федор.

Герман насторожился. Братья Горемыкины, на которых работал Почтарев, проживали в одном поселке вместе с Леной Воронцовой. Были их соседями. Интересное совпадение.

Когда машина остановилась, ребенок в одеяле снова начал попискивать.

— Дай его мне, — попросила Ирина.

Герман передал ей ребенка, к его удивлению, увидев склоненные над ним лица Почтарева и Ирины, ребенок моментально замолчал. Больше того, он обвил ручонками шею Ирины, а Почтареву сказал:

— Тятя.

— Чего это он? — удивился Герман.

— Он так «дядя» выговаривает.

Удивление Германа только усилилось.

— Чей это ребенок? — спросил он. — Горемыкина?

— Да. Это его племянник.

— А у Горемыкина в данный момент находится наш Ваня?

— Да.

— И мы должны совершить обмен этих двух детей?

— Именно этого мы с Ириной и добиваемся.

Вид у Почтарева был озабоченный. Он погладил ребенка по голове, потом нежно коснулся руки Ирины.

— Побудь с ребенком тут, — попросил он. — А мы с Германом сходим покалякаем с Жорой.

Герман готов был поклясться, что Ирина и не собиралась никуда идти. Но забота Почтарева выглядела так трогательно, что у Германа язык не повернулся сказать ему об этом. Они двинулись к поселку. Охрана у ворот удивилась, увидев Почтарева поздно ночью без машины и в сопровождении постороннего. Но Почтарева тут хорошо знали, поэтому его рассказ о сломавшейся машине и о новом сотруднике сомнений не вызвал. Почтарева беспрепятственно пропустили внутрь поселка, да еще пошутили ему вслед:

— Дорогу-то до дома хозяина найдешь?

Когда они отошли от поста охраны, Почтарев впервые взглянул на Германа и проинструктировал:

— Когда придем к Жоре, ты молчишь, говорить буду я. Просто стой и молчи. Понял?

— Хорошее дело! Мой ребенок, а я молчи!

— Не надо было своего ребенка и жену одних бросать.

Герман не остался в долгу.

— Не надо было к чужой бабе и чужому ребенку лезть!

Они замерли, сверля друг друга враждебными взглядами. Но Почтарев, надо отдать ему должное, опомнился первым.

— Потом отношения выясним, — буркнул он и двинулся вперед.

В поселке было всего пара десятков домов, но друг от друга они стояли на таком расстоянии, что до дома Горемыкина они добирались почти четверть часа.

— Как ты нас нашел? — спросил Почтарев.

— Да вот так. В «Красоте не для всех» побывал.

Герман заметил, как Почтарев вздрогнул, услышав про «Красоту». Но к этому времени они уже дошли до дома Горемыкиных. И тут Почтарев внезапно произнес:

— Я тебе должен кое-что про Ленку Воронцову рассказать.

— Зачем это?

— Ты послушай. Она сама детдомовская. И я тоже. Мы с ней в одном детском доме выросли. Только я туда раньше попал, еще совсем маленьким, а Ленку к нам в десять лет привезли. Не знаю, кто кому был больше нужен. Она была постарше меня, но я к этому времени уже был настоящий детдомовец, другой жизни не знал, а Ленке тяжело было привыкать к новому образу жизни. Думаю, она меня потому так близко к себе подпустила, что ей нужна была хоть какая-то опора. Так мы с ней вместе до самого ее ухода и держались. Братом и сестрой друг друга считали.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Погоди. Выслушай до конца. Хочу, чтобы ты понял, Лена — она не плохая, просто ей много чего довелось пережить. Муж еще ей достался… Скот, одним словом. Его всегда на малолеток тянуло. Ленке шестнадцать едва стукнуло, как он ее в ЗАГС потащил. Ленка его не любила совсем, терпела только. А легко ли с нелюбимым жить?

— Могла бы не терпеть.

— Много ты понимаешь! — вспыхнул Почтарев. — Ленке замуж за старого бандита пришлось выйти. Мне ради прописки на старухе жениться. Это тебе все в жизни легко давалось. У тебя-то мама-папа всегда за спиной стояли. А знаешь, каково это, когда во всем мире никого, кто бы за тебя вступиться мог! Нет, не знаешь! А лишили всего этого нас они… Эти гады!

И Почтарев стукнул кулаком по забору. Вся его фигура в этот момент излучала такое отчаяние, что Герман ему поверил. А поверив, спросил:

— Горемыкины убили ваших с Леной родителей?

— Нет. Убить напрямую, может, и не убили, трусоваты оба для этого. Но зато и Ленку, и меня эта парочка родительского наследства лишила.

— Вон оно что!

Понемногу Герман начал прозревать.

— И вы с сестрой задумали отомстить обидчикам?