– И ты допустишь, чтобы этот вероломный шакал осквернил своим присутствием священный город?

Тимур снова улыбнулся, но глаза его недобро блестели.

– Да, он пойдет в Мекку, – негромко произнес он. – Но никто не поручится, что он доберется до нее.

Беки захохотали.

– Да, ты прав, клянемся Аллахом, за это никто не поручится.

В тот же вечер Тимур узнал, что Хусейн покончил с собой в нескольких километрах от Балха.

Тамерлан философски произнес, привстав с бархатных подушек:

– То были место и час, предназначенные для его смерти; изменить свою судьбу не властен никто.

Разумеется, он понял, что его убили стражники, которых союзники послали вдогонку. Совесть эмира была чиста: он обещал, что не тронет родственника, и сдержал обещание. А еще сын Тарагая с радостью думал о том, что теперь такой богатый край, как Трансоксиана, полностью в его власти.

Через несколько дней он провозгласил себя единодержавным государем. Балх, казалось, ликовал. Новоиспеченного правителя посадили на белую кошму и на ней подняли на вытянутых вверх руках, что означало «представление Небу». Потом его подданные преклонились перед ним девять раз – ровно столько, сколько требовал обычай, – и поднесли почетный кубок.

Тимур не стал придумывать себе новые титулы, которые так любили на его родине. Тамерлан остался эмиром, прибавив к этому «улу» – великий (он иногда так называл себя).

– Я не хочу, чтобы кто-то смотрел на меня как на императора, – сказал он. – Смотрите на меня как на Великого эмира, то есть первого среди эмиров. А я обязуюсь служить исламскому закону.

Народ радостно загудел, прославляя скромность правителя, а хромой подумал, что когда-нибудь все же станет ханом. Пока для этого ему не хватало родовитости.

Впрочем, Тамерлан придерживался закона, ясы, по которому он не мог претендовать на трон. Сын Тарагая начал ставить ханов, потомков Чингисидов, преданных ему до мозга костей, на высокие должности. Однако хромой понимал, что верить никому нельзя. Нужно самому укрепить свою власть с помощью нового титула.

Глава 47

Самарканд. 1370 г.

Тимур лежал, развалившись на бархатных малиновых подушках, и с удовольствием слушал своего визиря, который пел ему хвалу. Впрочем, он действительно много сделал за последнее время.

Тамерлан подумал, что ему неплохо бы обосноваться в каком-нибудь большом городе, вопреки рекомендациям Чингисхана, который предписывал монголам кочевую жизнь.

Да, прав был покойный Хусейн, который давно сделал это, расположившись в Балхе.

После недолгого размышления Тимур выбрал Самарканд, большой, просторный, богатый город, о котором никогда не забывали ни тюрки, ни иранцы. Многие восточные люди помнили, что в этих землях воевал Александр Македонский, брал укрепленные крепости, а однажды в пылу ссоры заколол своего друга. Самарканд славился дорогой посудой, коврами и прекрасными женщинами, которые были востребованы даже в Китае. Именно здесь впервые изготовили бумагу, заменившую папирус и пергамент.

Тимур помнил и о том, что его кумиру Чингисхану тоже нравился Самарканд, только свое восхищение он выразил довольно странно: захватил город и сжег. После этого Самарканд медленно приходил в себя, и Тамерлан планировал ускорить процесс. Он приказал укрепить городские стены и возвести прочную крепость Арк, в центре которой планировал построить свой дворец. А пока хромой обосновался в добротном доме начальника городской стражи, с прекрасным садом и приятно журчавшими фонтанами.

Визирь продолжал петь свои сладкоголосые песни, на этот раз читая Великому эмиру его биографию, здорово переделанную и повествовавшую о славных подвигах сына Тарагая.

– Достаточно, – Тимур внезапно перебил его и потянулся, приподнявшись. – И что скажешь? Писатели и поэты Самарканда постарались на славу, недаром я щедро одарил их. Но мы-то с тобой понимаем, что здесь больше лжи, чем правды.

Визирь побледнел.

– Но чего же ты хочешь, повелитель?

Тимур погладил свою длинную бороду.

– Может быть,