– Я думал, что тебе не нравится Элвис, – сказал Роджер, когда мы ехали по трассе № 65, возвращаясь назад, в Теннесси.

Снаружи было еще не слишком жарко, поэтому все окна мы открыли. Ветер трепал мои волосы, стянутые резинкой в хвост, и я надеялась, что он выдернет не слишком много.

– Я люблю Элвиса, – возразила я, вспоминая тексты его песен, которые всегда были частью моей жизни. Я вдруг поняла, что не слушала Короля вот уже несколько месяцев.

– Ты же не хотела слушать его, – Роджер нахмурился, взглянул в зеркало и перестроился в левую полосу. – Я же помню. Ты наложила полный запрет на все песни Элвиса.

– Папа, – сказала я, и, чтобы это произнести, мне понадобилось много смелости. Воспоминания о нем причиняли боль, поэтому я вообще перестала упоминать его в разговорах. И теперь это казалось мне худшим на свете предательством. Да, я пыталась не вспоминать о происшествии. Но это вовсе не означало, что я хотела забыть отца. – Он любил Элвиса.

– Вот как, – сказал Роджер, взглянув на меня.

Я кивнула и стала смотреть в окно. Но, к моему удивлению, мне вдруг захотелось продолжить свой рассказ. Мой голос немного дрожал:

– Мы собирались поехать в Грейсленд в июле. Чарли, папа и я.

Роджер посмотрел на меня и улыбнулся.

– Тогда мы с тобой обязательно должны туда заехать.

Я собралась было извиниться перед ним за то, что мы вынуждены повернуть назад, но передумала: в конце концов, мне тоже полагался личный квест.

– Ну что? – в нетерпении спросила я.

Вот уже два часа мы молча ехали по федеральному шоссе через Кентукки, и вокруг нас, насколько хватало глаз, простирались бескрайние зеленые холмы. Они напомнили фотографии Ирландии, которые мне довелось когда-то видеть, но я и понятия не имела, что Кентукки выглядит почти так же. Меня поражала мысль, как велика Америка и какую малую ее часть я видела до сих пор.

– Мне нравится, – сказал Роджер, отбивая пальцами ритм первой песни Avenue Q[40]. – Не знал, что мюзиклы могут быть веселыми.

Он взглянул на меня поверх солнцезащитных очков, и это был едва ли не первый раз, когда Роджер не отпустил комментарий на тему того, что мои очки сгинули в неизвестном направлении.

– Могут, – похоже, он не прикидывался и ему действительно понравилась моя музыка. – Но я спрашиваю не об этом. Что произошло у вас с Хэдли?

Некоторое время Роджер молчал, только включил круиз-контроль, из-за чего машина немного дернулась вперед, прежде чем набрала необходимую скорость. Я взглянула на спидометр и увидела, что стрелка остановилась ровно на семидесяти[41].

– Все вышло совсем не так, как я ожидал, – наконец сказал он.

– А чего ты ожидал? – спросила я, страшась ответа и одновременно понимая, что хочу услышать его.

– Видишь ли, – проговорил Роджер, осторожно подбирая слова, – поначалу я надеялся, что мы еще сможем снова быть вместе.

Как только он произнес это, я поняла, что именно такого ответа мне и не хотелось услышать. Вспомнив вопрос Люсьена, я пришла к выводу, что сама не заметила, как стала думать о Роджере не просто как о друге.

– Понятно, – мне оставалось только изображать невозмутимость.

– Но потом что-то пошло не так, – продолжал он, снова перестраиваясь в другую полосу, хотя в этом не было никакой необходимости. – Я перестал думать об этом несколько дней назад. А потом, когда мы встретились, оказалось, что я смотрю на нее уже не так, как раньше.

Я видела Хэдли – в это было трудно поверить.

– Правда?

– Я понимаю, это звучит странно, – продолжал он, едва заметно улыбнувшись. – Но мне показалось, что передо мной просто какая-то знакомая из далекого прошлого. Пока Хэдли говорила, я все время вспоминал детали, на которые раньше старался не обращать внимания: как она ненавидела мою музыку, как заставляла часами ждать, пока перезвонит, как не могла поладить с моими друзьями. Да много чего еще. А потом я подумал о том, как она решила расстаться со мной. И оказалось, что мне уже неважна причина. Я просто понял, что все кончено. Все было кончено еще некоторое время назад.