Азраил сразу почувствовал влечение к Еве и стал приставать к ней со всякими непристойностями. И тогда разгневался на него Аллах и прогнал Азраила из рая, превратив его в дьявола. И Азраил оттого возненавидел людей и теперь старается сбить их с пути.

– Верно, он и к тебе приходил?

– А чем я хуже других?

– А вот меня он никогда не навещал! – гордо произнес Абдулла. – А к тебе, святому человеку, заглядывал.

– Да, но он приходил жаловаться на тебя, Абдулла!

– На меня? – вскричал базарный староста.

– Конечно. Он со слезами говорил, что именно ты его пытаешься сбить с пути, а не он тебя.

Все засмеялись, а Абдулла от возмущения потерял дар речи.

– Достаточно об этом, – поднял руку Ахматбей. – А вот скажи нам, Насреддин: раз ты святой человек, то тебе, вероятно, под силу творить какие-нибудь чудеса.

– Конечно, я могу читать мысли, – кивнул ходжа.

– О! Скажи, о чем же я сейчас думаю?

– Вы думаете: этот оборванец лжет.

– Хм-м, – Ахматбей поскреб переносицу ногтями. – Предположим. А что еще я думаю?

– Еще вы думаете: удастся ли ему выкрутиться и сегодня? А Хасан, – услыхав свое имя, мираб вздрогнул и прекратил вертеть головой, – думает, как бы побыстрее разделаться со всем этим и вернуться в свой тихий горный домик, потому что надоели вы все ему со своими глупыми придумками – Насреддин опять всех облапошит.

– Ничего я такого не думал! – выкрикнул Хасан, но ответом ему был хохот бедняков.

– Ну, ладно, – вздохнул Ахматбей. – А скажи, ходжа, куда попаду я после смерти: в рай или в ад?

– Разумеется, в ад, – пожал плечами Насреддин, которому уже порядком наскучили глупые вопросы.

– Ай-яй, ходжа! – проглотил оскорбление Ахматбей. – Ты непочтителен.

– Вы хотели услышать правду или лесть?

– Предположим. Но я принес в праздник курбан-байрам в жертву барана. А говорят, что те, кто это сделал, в день страшного суда проедут на нем в рай через адскую пропасть по мосту тоньше волоса. Разве это неправда?

– Возможно, – не стал спорить ходжа.

– Но как же в таком случае ты утверждаешь, что я не попаду в рай? Ты противоречишь сам себе.

– Никакого противоречия нет, почтенный Ахматбей. Сколько вы принесли в жертву баранов за всю жизнь?

– Э-э… – задумчиво протянул тот. – Думаю, много. А что?

– Так вот, когда все принесенные вами в жертву бараны соберутся в стадо, и вы решите переехать на них через волосяной мост, он оборвется под их весом, и вы полетите вверх тормашками прямиком в ад.

Ахматбей от возмущения надул щеки, но тут в разговор встрял Нури:

– Ходжа, а сколько ты баранов принес в жертву?

– Если честно, ни одного.

– Выходит, ты тоже не попадешь в рай?

– Отчего же? Бедные люди пересекают мост над адской пропастью на спине тех, кто при жизни измывался над ними.

– Что ты плетешь, оборванец?! – вскипел, не вытерпев, Ахматбей.

– Мулла я или не мулла?! – вскричал Насреддин так, что притихли все богачи. – Мне виднее, кто, куда и как попадет.

– Ты никакой не мулла, а языкатый самозванец! – вскочил со своего места взбешенный Абдулла.

– Разве я когда-либо утверждал, что я мулла и разве это я просил, чтобы меня сделали муллой? Так чего вы теперь ругаетесь? – обернулся Насреддин к нему.

– Не нужен нам такой мулла! – яростно взмахнул рукой Абдулла. – Ты все утро насмехаешься над нами, говоришь всякие глупости и даже не произнес проповеди. Мы не услышали ни одного мудрого слова.

– Когда задаешь глупые вопросы, будь готов услышать глупый ответ, а мудрость услышит лишь тот, кто хочет ее услышать, – напутственно произнес ходжа. – А вот вам и проповедь. Бог спросил Мусу: «Знаешь ли ты, почему я ниспослал глупцам земные блага?» «Нет», – ответил ему Муса, и Аллах тогда сказал: «Для того чтобы мудрецам было ведомо, что земные блага обретаются вовсе не знаниями и умом». Что же касается мест в раю, то рай – это не базар, а всевышний – не базарный староста, чтобы продавать их за баранов. А богатства… Человек, уходя в мир иной, сможет забрать с собой лишь груз своих грехов и поступков, и именно о них надлежит нам думать.

Ходжа развернулся и покинул мечеть, а с ним ушли и остальные бедняки, оставив посрамленных богатеев наедине с собой.

У ворот мечети топтался слуга Шарифбека, и когда толпа бедняков рассеялась, он скользнул к Насреддину и подергал того за рукав.

– Что тебе? – обернулся к нему ходжа, старательно игнорировавший его.

– Почтеннейший Шарифбек просит ходжу к себе, – выдал тот елейным голоском.

– Просит? Это что-то новенькое. Раньше, помнится, он требовал.

– Именно просит, – склонил голову слуга. – Так уважаемый Шарифбек изволил выразиться.

– Разве он опять болен?

– Нет, нет, кази – да прибудет над ним милость Аллаха! – совершенно здоров.

– Тогда что же?

– Это как-то касается Зариф-ако, – помявшись, снизошел до ответа слуга.

– Ну что ж, передай кази, я скоро приду к нему.

Слуга еще раз поклонился и заспешил обратно, а Насреддин, раскланявшись с последними из знакомых, зашагал торопливой походкой к дому Икрама.

– Что ему было нужно от тебя? – спросил Икрам, который стоял чуть поодаль и потому не слышал разговора ходжи со слугой кази.

– Похоже, наш справедливейший решил наложить лапу на богатства отправленного им в каменоломни Зарифа.

– Ну а ты-то здесь при чем?

– Такие дела в одиночку не делаются, Икрам. Пусть он и кази, но чтобы все было по закону, должны быть свидетели. Однако кази жаден, и ни с кем не хочет делиться. К тому же друзей у него после моего судейства, похоже, вовсе не осталось. Вот он и решил найти лопоухого осла в моем лице.

– И ты пойдешь к нему?

– Сейчас самый подходящий момент дать ход дарственной Зарифа.

– Представляю лицо нашего кази, когда он узнает, что ослом-то оказался он, – усмехнулся до того молчавший Саид.

– Главное, чтобы его не хватил удар раньше, чем он даст ход бумаге Зарифа.

– А ты уверен, что он его даст?

– Куда ж ему деваться? Но ты прав. На всякий случай собери человек десять или двадцать, пусть тоже подходят к дому кази.

– Хорошо, ходжа! – и Саида простыл и след.

Забрав из дома дарственную Зарифа, ходжа в сопровождении Икрама отправился к дому кази.

Тот, как оказалось, уже в нетерпении поджидал Насреддина, стоя на пороге своего дома. Шарифбеку и вправду не терпелось разобраться с имуществом Зарифа. Кази чудились несметные богатства, которые вскоре станут только его. Правда, придется часть отдать старому оборванцу. Совсем маленькую часть – много ли надо Насреддину? Но это будет менее затратно, нежели привлекать