– Бред, – фыркнул Алексей. – Да пойми ты, кретин, твоя жена – законченная дрянь, и ты ей нужен, пока у тебя есть деньги!

– Она вышла за меня, когда я был бедным, уродливым, никому не нужным научным работником, – спокойно парировал Михаил. – Поэтому все твои доводы безосновательны. И вообще, достаточно. Дайте нам уйти, если хотите, чтобы все остались целы.

– Сынок, – обратился генерал к Павлу. – Артур!

– Извините, но вы меня с кем-то путаете, – ответил тот, не отрывая взгляда от Ксюши. – Пожалуйста, делайте так, как говорит этот человек, она же умирает!

– Папа! – плакала малышка. – Папочка, ну пожалуйста, вспомни меня, пожалуйста! – Павел посмотрел на нее, лицо его исказилось, он попытался поднять руки, но его держали крепко.

– Девочка, не плачь, не надо. Я просто похож на твоего папу, и все.

Ситуация была безнадежной. Мы проиграли, в этом не было сомнения. Если бы не Ксюша, еще можно было бы побороться, но ей было совсем плохо, дыхание прерывалось, кровь текла, не останавливаясь. Спецназовцы вопросительно смотрели на генерала. Тот, постаревший за мгновение лет на десять, безнадежно махнул рукой. Его люди медленно потянулись к выходу. Михаил довольно улыбнулся:

– Вот и отлично, господин Левандовский, вот и отлично. Я рад, что не ошибся в вас.

– Что будет с моими детьми? – хрипло проговорил генерал.

– Ну я же не зверь какой. С ними все будет в порядке, они будут сыты и одеты, работа у них будет, жилье. Может, я их опять поженю, похоже, они и в этой жизни прикипели друг к другу.

– Так ты что же, не собираешься их возвращать? – недоверчиво посмотрел на него Алексей. – Ну ты и гад!

– Кто бы говорил! – отмахнулся Карманов. – Эй ты, олух! – обратился он к типу, упустившему Ксюшу. – А ну, в темпе, перевяжи женщину, а то она кровью истечет, пока мы тут разговоры разговариваем. Надеюсь, у тебя в доме есть аптечка? – спросил он Алексея.

– Да, на кухне, – мрачно ответил тот. Громила с шумом помчался на кухню, а потом занялся Ксюшей. А Михаил тем временем продолжал:

– Я собирался уехать с женой за границу, я вам говорил об этом. Но теперь передумал. У меня налаженный бизнес, интересные исследования, ваши коллеги, генерал, меня поддерживают, и без доказательств вы ничего не сможете мне сделать. А доказательства я заберу с собой. Ведите этого! – крикнул он державшим Павла. – А ты возьми женщину на руки, – приказал он первому типу, который как раз закончил перевязку Ксюши. Повернувшись к генералу, Карманов сказал: – И без фокусов у меня! Скажите своим людям, чтобы на улице было тихо.

– Не беспокойся, будет тихо, – сквозь зубы процедил Левандовский. – Но если хоть волос…

– Да, да, знаю, – нетерпеливо ответил Михаил. – Я же обещал – вы меня оставите в покое, и я не трону ваших детей. Кстати, внучку я тоже пока заберу, она у вас девочка умненькая, проболтаться может, надо и ей препарат ввести, чтобы забыла. Правда, с детьми мне работать не приходилось, но не волнуйтесь, я гениальный ученый, и это констатация факта, а не бравада, поэтому дозу я рассчитаю правильно. Надеюсь. – И он поднялся, прижимая к себе обессилевшую от потрясений девочку. Пистолет этот мерзавец тоже не выпускал.

Алексей и генерал замерли, не в силах осознать, что происходит. Но я-то человек закаленный жизненными невзгодами, меня так просто не сбить с толку. Завизжав, словно разъяренная кошка, я бросилась на мерзкого плюгавца с желанием разорвать его довольную физиономию. Не удалось. Плюгавец оказался на удивление сильным, а может, пистолет в руках любого сделает могучим воином, особенно если этим пистолетом засандалить по голове. Правда, я успела заслониться от удара рукой, и рукоятка пистолета шахнула по моему неснимаемому браслету, но удар был такой, что я отлетела в угол. Михаил направился к двери, и тут… Зазвучал голос. Мой голос. Но я молчала, только стонала от боли, а голос тем временем говорил:

«– Знаешь, Жанка, я не буду задавать тебе вопросы, поскольку пока еще не представляю, о чем. Ты просто расскажешь мне, что сочтешь нужным, а там, может, и вопросы появятся. Лады?

– Лады, поехали…»

При звуках этого голоса Карманов вдруг резко остановился и оглянулся. Все с недоумением смотрели на меня.

– Что за черт? – удивленно спросил Михаил. – Это же голос моей жены! Откуда это?

– Я не знаю, – испуганно ответила я. – Мой браслет почему-то заговорил.

– Это не браслет, – вмешался генерал, – это диктофон, замаскированный под браслет. Похоже, от удара он включился. Интересно! Вы все время носили на руке диктофон и не знали об этом?

– Тише! – закричал Алексей. – Слушайте!

И мы слушали. Там, в разговоре, я опять была Анной. Так меня, во всяком случае, называла эта, другая. Так, значит, все были правы, я не Уля? Чем дольше я слушала, тем хуже мне становилось. В голове нарастала боль, казалось, еще секунда – и моя голова разлетится на мелкие кусочки. Я сжала ладонями виски. Нет уж, хватит, больше я не буду хлопаться в обморок, сколько можно! Сквозь пелену, застилавшую глаза, я видела, как Михаил опустился в кресло. Из него словно выпустили воздух, и он был похож сейчас на старый воздушный шарик. Рука с пистолетом опустилась, Кузнечика он больше не держал. Девочка бросилась к деду и прижалась к нему всем телом, зарывшись лицом в надежное дедовское плечо. Генерал же смотрел на сына. Павел сейчас больше всего походил на гипсовую статую – белый и неподвижный. Только глаза жили на его лице. В них горела такая ненависть, что, будь здесь эта Жанна, от нее осталась бы только невразумительная кучка пепла. Но вышколенные люди Карманова держали его по-прежнему крепко, их запись впечатлила меньше всего, поскольку все это их не касалось. А Алексей… Алексей смотрел на меня, смотрел, не отрываясь. И улыбался. А по щекам текли слезы. Ну зачем он мучает меня, зачем все они мучают меня! Боль стала невыносимой, темнота засасывала меня. Только не терять сознания, я должна услышать все, тогда я пойму, что произошло! Но темнота не слушалась, она втекала в мою измученную голову, она обволакивала меня, она обещала покой и забытье. И я почти сдалась, я тонула в спасительной темноте, но в этот момент чьи-то теплые, сильные руки обняли меня, и голос, лучше которого нет, зашептал мне на ухо:

– Держись, девочка моя, ты же можешь, ты сильная! Я больше не отпущу тебя, хватит издеваться надо мной!

– Пусти меня, мне плохо, мне больно, пусти, – попыталась я освободиться из теплого, надежного кольца его рук, которые держали меня, не давали исчезнуть в этой спасительной темноте.

– Не дождешься, толстая лапка, теперь ты обречена на пожизненное заключение, – и… и он легонько укусил меня за ухо. Ухо оживилось. Ему это явно понравилось. Его, уха, эмоции передались и мне. По телу прошла волна, мощная, мучительно-теплая. Эта волна смывала, уносила темноту, уносила чужие воспоминания, очищала память. Она унесла гору мусора, наваленную у дверей моей тюрьмы, я навалилась на эту проклятую дверь всем телом – и она распахнулась! И я вернулась. Не открывая глаз, я прошептала: