Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь услужливо предоставляла правдоподобные декорации для подобного спектакля. Этот хорошо срежиссированный театральный акт (а их было много в жизни российского императора), затем отраженный в мемуарах, сыграл очень важную роль в дальнейших событиях. На эту театрализованную уловку Александра I даже попался хорошо информированный в русских делах Ж. де Местр. В июне 1812 г. он писал своему королю Виктору Эммануилу I: «Война началась к концу июня …а император (можете ли вы поверить сему, Ваше Величество?) еще ждал формального объявления войны по всем правилам старинных обычаев. Никто в этом отношении не хочет ни исправляться, ни научиться»[364]. А вот, как, например, описала в своих воспоминаниях бал в Закрете графиня С. Шуазель-Гуфье: «Кто бы подумал, при виде любезности и оживления, проявленных Александром, что он как раз во время бала получил весть, что французы перешли Неман и что их аванпосты находятся всего в десяти милях от Вильны!…шесть месяцев спустя Александр говорил мне, как он страдал от необходимости проявлять веселость, от которой он был так далек. Как он умел владеть собой!»[365]. Это лицедейство российского императора было рассчитано на усиление среди русского и европейского общественного мнения тезиса о том, что Россия стала жертвой, а Наполеон ― агрессором[366]. И в 1812 году и позже общественное мнение России и Европы оказалось на стороне Александра I. В плену его театрального таланта очутились и воззрения не только литераторов, но и будущих историков. Все-таки он являлся бесподобным политическим актером своего времени.
Руководство по плану или в зависимости от обстоятельств?
Для того чтобы определить был ли спектакль в Закрете частью сценария Александра I и действовали ли русские войска по плану или нет, рассмотрим такой редко привлекаемый историками материал, как «Известия о военных действиях». Они возникли по аналогии со знаменитыми бюллетенями Великой армии Наполеона и, безусловно, в противовес им (в конце 1812 г. многие современники стали называть их «русскими бюллетенями»), так как первоначально прямо преследовали цель информирования русского общества о военных событиях в нужном для правительственных кругов русле и создания определенного общественного мнения. Печатались они как в виде отдельных листовок, так и в качестве приложения («Прибавления») к Санкт-Петербургским ведомостям с 21 июня 1812 г. (первый № 50). Необходимо также рассматривать «Известия» и как важную составную часть пропагандистской машины, созданной и инициированной усилиями Александра I, и как разновидность военной публицистики 1812 г. С этой точки зрения важен анализ первых «Известий» от 17 июня 1812 г., опубликованных 21 июня в «Прибавление к Санктпетербургским ведомостям» под № 50. В тексте правительственного официоза сначала сообщалось, что французы еще в феврале перешли Эльбу и Одер и направились к Висле. В противовес этому Александр I лишь «решился предпринять только меры предосторожности и наблюдения, в надежде достигнуть еще продолжения мира, почему и расположил войска Свои согласно с сим намерением, не желая с Своей стороны подать ни малейшего повода к нарушению тишины». Можно оставить без комментариев всем известное миролюбие российского монарха (при наличии заранее разработанных превентивных планов военных действий), тем более что далее было помещено более четко сформулированное объяснение: «Сие особливо принято было потому, что опыты прошедших браней и положение наших границ побуждают предпочесть оборонительную войну наступательной, по причине великих средств приготовленных неприятелем на берегах Вислы. В конце Апреля Французские силы уже были собраны. Не взирая однако ж на то, воинские действия открыты не прежде 12 июня: доказательство уважения неприятеля к принятым нами против него мерам». В этом объяснении содержится более реалистичная, близкая к истине (по фактам) и откровенная оценка ситуации, так как русская разведка перед войной предоставила командованию достоверные сведения о силах Наполеона и разработала соответствующие рекомендации, заставившие отказаться от превентивного удара по противнику. Далее, после описания перехода наполеоновских войск через Неман, объяснялись причины отступления необходимостью соединения всех сил 1-й Западной армии («все корпусы, бывшие впереди, должны обратиться к занятию назначенных заблаговременно им мест»), а после описания, где и какие русские войска находились на момент 17 июня, следовал весьма откровенный текст: «Сие соображение требует того, чтобы избегать главного сражения, доколе Князь Багратион не сближится с первою армиею, и потому нужно было Вильну до времени оставить. Действия начались и продолжаются уже пять дней; но никоторый из разных корпусов наших не был еще атакован, а потому сия кампания показывает уже начало весьма различное от того, каким прочие войны Императора Наполеона означались»[367]. Дух и тональность всего сообщения свидетельствовали о том, что командование приняло на вооружение рекомендации разведки и четко придерживалось этой концепции (отступление против превосходящих сил, отказ от генерального сражения до момента равенства сил, затягивание войны по времени и в глубину территории и т. д.). Вся же содержащаяся в первом «Известии» информация недвусмысленно готовила общественное мнение к осознанию необходимости отступления русских войск и последующего ведения оборонительной войны, хотя бы до соединения двух Западных армий. В дальнейшем газета продолжила публиковать «Известия» с подобной информацией. Так разведка, пропаганда и лицедейство императора способствовали будущей победе русского оружия в 1812 году.
…на вопрос ваш о происшествиях в армии, где вы справедливо заключаете, что не без интриг было сначало и до ныне, к несчастью и вреду нашему.
В 1812 г. Александр I был уверен в неизбежности столкновений среди генералитета и в этом он не ошибся. Даже по опыту предшествующих войн, коих было немало в его царствование, редко какая кампания обходилась без личных стычек и мелочных обид на коллег среди военачальников. Ничего удивительного в этом не было ― в любые времена и во всех странах генеральская среда всегда отличалась повышенной профессиональной конкуренцией и столкновением честолюбий. Можно, не углубляясь далеко в историю российской императорской армии, вспомнить, что были нередкими случаи генеральских раздоров на примере войн, которые вела Россия в самом начале ХIХ столетия. Они носили не только личностный характер или давали многочисленные примеры генеральских обид и нареканий друг на друга, но и отражали борьбу мнений по поводу избрания наиболее правильного образа ведения военных действий.