Возникшая военная оппозиция выдвинула на передний план П. И. Багратиона и использовала его имя как знамя, за которым шли видные военачальники: Н. Н. Раевский, А. П. Ермолов, М. И. Платов, братья Голицыны, П. А. Шувалов, И. В. Васильчиков, П. П. Коновницын и даже великий князь Константин. Судя по переписке Багратиона, группировка пыталась опираться на консервативные круги высшей бюрократии (А. А. Аракчеев, Ф. В. Ростопчин), а также, вероятно, на «тверской двор» сестры императора великой княгини Екатерины Павловны («тверской полубогини»), собиравший под своими сводами национально ориентированных сановников[389]. Скорее всего, военачальники старались выработать общее мнение и единую позицию, а также добивались, чтобы объединенные войска возглавил Багратион, как самый авторитетный генерал. Об этом он сам писал А. А. Аракчееву еще 28 июля 1812 г.: «Вся армия просила меня гласно, чтобы я всеми командовал, но я на сие им ничего не отвечал: ибо есть на то воля Государя моего…»[390] Понятно, что под «армией» Багратион имел в виду генералов, выражавших настроение войск. Но сам главнокомандующий 2-й Западной армии занимал несколько отстраненную и выжидательную позицию, понимая, что все зависит от «воли Государя».

Оппозиционные настроения затронули в основном генералитет и штабные структуры. Большую активность проявляла штабная молодежь ― адъютанты всех уровней и офицеры свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части, где также было много носителей иностранных фамилий. Не случайно, что в начале войны в 1-й Западной армии сменилось три начальника штаба. Причем все три назначения состоялись против желания главнокомандующего. Последним же занявшим этот пост был А. П. Ермолов, популярный в офицерской среде генерал (его еще называли «кумиром прапорщиков») и, наверное, самый известный критик «немецкого» засилья[391]. Со временем он стал играть одну из ведущих ролей в генеральских интригах и усиленно старался разыгрывать «русскую» карту. Традиционное раздражение у армейского генералитета вызывала императорская Главная квартира и конъюнктурное поведение чинов царской свиты. «И вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому невозможно жить и толку никакого нет…»,― жаловался Багратион А. А. Аракчееву в письме от 29 июля 1812 г.[392]

Сама по себе чрезвычайная, а по мнению многих, трагическая ситуация, сплачивала генералитет. В разгар смоленских событий генерал А. П. Ермолов в письме к Багратиону очень удачно выразил общее умонастроение: «Настоящие обстоятельства и состояние России, выходят из порядка обыкновенного, налагают на нас обязанностью и отношение необыкновенные… стремление всех должно быть к пользе общей, это одно может спасти погибающее Отечество наше!»[393] Справедливости ради отметим, что он неоднократно в письмах к Александру I ставил вопрос об едином главнокомандующем. «Государь! ―писал он 16 июля 1812 г., ―Необходим начальник обоих армий». 27 июля он фактически повторил написанное: «Государь! Нужно единоначалие!»[394] Безусловно, Ермолов ратовал за назначение на высший пост Багратиона. По поводу своего непосредственного начальника, Барклая, он высказывался негативно и писал императору 10 августа 1812 г.: «дарованиям главнокомандующего здешней армией мало есть удивляюшихся, еще менее имеющих к нему доверенность, войска ж и совсем не имеют»[395].

В подобной ситуации для многих было невозможно оставаться безучастным «к пользе общей». «Русская» партия боялась, что Барклаю, не испытывающему того святого трепета, тех национальных чувств к таким русским названиям, как Смоленск и Москва, ничего не стоит ради продолжения отступления отдать эти города. Русским генералам казалось постыдным отступать без боя, но еще хуже и позорней сдавать неприятелю одним за другим русские селения, не сделав ни одной попытки защитить их.

Данное неформальное объединение не имело никакой структуры. Связующими звеньями являлись родственные и дружеские отношения. Поскольку к этому времени российское дворянство фактически представляло из себя класс родственников, то это обстоятельство способствовало национально-корпоративной консолидации и выработке единого отношения к происходившим событиям, и, в частности, к главному тогдашнему символу «зла» в русской армии ― М. Б. Барклаю де Толли. Стоит лишь добавить, что «немецкая» партия в тот период так и не сложилась.

Князя П. И. Багратиона как лидера поддерживала часть старых генералов, имевших служебные претензии к Барклаю, но наиболее активно за него ратовала офицерская молодежь. Она расценивала отход войск вглубь страны как национальный позор. Кроме того, отступление без боев не давало возможности отличиться в сражениях, что являлось немаловажным фактором для любого офицера. Закулисным вдохновителем «русской» партии являлся главный помощник Барклая, его прямой подчиненный ― начальник штаба 1-й Западной армии ― молодой, очень честолюбивый, энергичный и популярный в офицерской среде генерал А. П. Ермолов, державший нити многих интриг в своих руках[396]. Именно он писал императору и Аракчееву[397]. Не только сам писал, но подбивал на это своего «благодетеля» Багратиона (так как он молод и ему «Не станут верить») и призывал того к решительным действиям: «Пишите обо всем Государю; естьли подобных мне не достигает голос Его престола, Ваш не может быть не услышан». Уверял его в популярности в войсках и в поддержке в армии: «Славнейшая, столькими делами приобретенная, репутация, надежда, возложенная на доверие и любовь к Вам войск, известность всей России, дают Вам право, которое никто другой не имеет, все сие должно заставить говорить и быть услышану»[398].