престижных фестивалей и не она отбирает для них спектакли и раздает премии. Рейтинг театров, режиссеров, актеров, драматургов, почетные звания тоже создаются не зрительскими симпатиями, а статьями столичных законодателей театральной моды. А будут похвалы и рекламный шум – будет и легковерная и любопытная публика. Вот почему иногда спектакли создаются с прицелом не на зрителя, а на критиков.

Разумеется, профессионалы должны давать ориентиры театру и указывать ему пути движения вперед. Они присутствуют на просмотрах, оценивают, рецензируют, преподают, организуют фестивали, сидят в художественных советах. Им в первую очередь открывается увлекательная возможность находить и растить новые таланты (правда, они предпочитают расхваливать таланты уже известные и вознесенные на олимп). Однако жаль, что при оценке спектаклей и определении критериев вкуса абсолютизируется и монополизируется лишь приговор узкой прослойки профессионалов-критиков (добро бы критиков, а то и тусовки) и не учитывается мнение публики, которая будто бы в силу своих неразвитых вкусов не в состоянии оценить шедевры творцов.

Иным знатокам, конечно, нравится быть непререкаемыми судьями, этакими kingmakers, «делателями королей», создающими и рушащими репутации актеров, режиссеров и спектаклей. Но времена меняются. Раньше одни лишь критики были, выражаясь библейским слогом, «как боги, знающие добро и зло». Ведь только им открыт путь в СМИ – единственную ранее возможность публикации рецензий и отзывов о спектаклях. У публики не было трибуны, не было адреса для публичных оценок. Теперь же любой зритель может послать с телефона в интернет свое мнение о спектакле сразу же по выходе из театра, а то уже и в антракте, и пользователи ориентируются именно на эти отзывы, короткие, внятные и эмоциональные, а не на капитальные и не всегда объективные статьи критиков, которые появятся в журналах спустя недели и месяцы после премьеры.

Влияние отзывов рядового зрителя благодаря телефонам и социальным сетям становится все более значительным. Роль мнения публики – пусть пестрого, непрофессионального, разноголосого, зато искреннего, непосредственного, быстрого, непредвзятого и освобожденного от цеховых, карьерных, академических, денежных и прочих интересов – быстро возрастает. И часто мнение зрителей не совпадает с суждением знатоков. Поэтому золото «Масок» и призы фестивалей нередко достаются не тем спектаклям, что нравятся публике.

Произведение искусства в идеале должно нравиться и публике, и знатокам. В Ленинграде в 1980-е годы существовал Центр социологических исследований театра, состоявший всего из двух человек. Путем опросов и других методов он определял рейтинг спектаклей на основе как зрительских симпатий, так и оценок специалистов. Это была объективная картина уровня и успеха спектаклей (что нравилось не всем маститым руководителям театров). То есть кроме доморощенных «Оскаров» могут быть и другие методы оценки, более скромные и более точные. «А публика, поверьте мне, никогда не ошибается» (Дидро).

Талантливый творец и должен быть оригинален, и трудно провести четкую грань между подлинной неординарностью и пустым самолюбованием. Вот тут-то как раз решающий вердикт может вынести публика. Приведем на этот счет несколько авторитетных мнений.

Южин-Сумбатов: «С жадностью и страстью именно толпа воспринимала и защищала свежие и новые побеги искусства от властной критики сперва влиятельных и всегда консервативных знатоков разных кружков и завистливых профессионалов.

Толпа любит и помнит то старое, что всегда будет новым и нужным, и ей не надоедает, как избалованным, а чаще абсолютно невежественным знатокам, настоящая красота только потому, что она не в ходу и не в моде, – так неужели это такое ее большое преступление?»

Лев Толстой: «В последнее время не только туманность, загадочность, темнота и недоступность для масс поставлены в достоинство и условие поэтичности предметов искусства, но и неточность, неопределенность и некрасноречивость.

Явилось убеждение о том, что искусство может быть искусством и вместе с тем быть непонятно массам. А как только было допущено это положение, так неизбежно надо было допустить, что искусство может быть понятным только для самого малого числа избранных и, наконец, только для двух или одного – лучшего своего друга, самого себя. Так и говорят прямо теперешние художники: “Я творю и понимаю себя, а если кто не понимает меня, тем хуже для него”.

Нет ничего обыкновеннее, как то, чтобы слышать про мнимые произведения искусства, что они очень хороши, но что очень трудно понять их. Мы привыкли к такому утверждению, а между тем сказать, что произведение искусства хорошо, но непонятно, все равно что сказать про какую-нибудь пищу, что она очень хороша, но люди не могут есть ее.

Говорят, что для того, чтобы понять, надо читать, смотреть, слушать еще и еще раз те же произведения. Но это значит не разъяснять, а приучать. А приучить можно ко всему, и к самому дурному. Как можно приучить людей к гнилой пище, к водке, табаку, опиуму, так можно приучить людей к дурному искусству, что, собственно, и делается.

Как это ни кажется странным, критиками всегда были люди, менее других способные заражаться искусством. Большею частью это люди бойко пишущие, образованные, умные, но с совершенно извращенною или с атрофированною способностью заражаться искусством. Ничто не содействовало и не содействует в такой мере извращению искусства, как эти устанавливаемые критикой авторитеты… А до какой степени может дойти бессмысленность и безобразие искусства, особенно когда оно знает, что оно считается, как в наше время, непогрешимым, мы видим по тому, что делается теперь в искусстве нашего круга».

Определяющую роль зрителей в театральном процессе подчеркивают и зарубежные авторы, например, в своей замечательной книге Лиза Крон:

«Существует школа режиссерского мастерства, которая гласит, что именно зритель должен “ухватить суть”, а не создатели спектакля – суть эту передать. Многие экспериментаторы замечательно освоили этот метод. Согласно этой школе, когда мы, зрители, не “схватываем суть”, это не их ошибка, а наша. Такие убеждения поощряют подсознательное презрение к зрителю и дают “экспериментаторам” полную свободу самовыражения».

Наша цель – не обсуждать и не осуждать в этой главе тему «режиссер – зритель» (она затронута лишь попутно в той мере, в какой она имеет отношение к зрителю), а разобраться: как и для кого должен писать свои пьесы драматург.

Разумеется, пьеса должна нравиться знатокам. Квалифицированное профессиональное суждение о произведении всегда важно (проблема, однако, в том, что критики редко читают пьесы, еще реже их подробно анализируют и судят о них лишь по спектаклю). И все же драматург пишет пьесы прежде всего для живого театра, не для знатоков. А театр – это актеры и зрители. Все согласны с тем, что пьеса должна быть сценичной. Но «сценичная» как раз именно и означает такую пьесу, которую актерам нравится играть, а публике – смотреть. Пьеса должна