– И что же он сделал?

Дин рассмеялся:

– Ничего. Он не хотел, чтобы мои тупоголовые приятели сбросили меня с горы на дельтаплане. Я прихожу домой с «ручкой лейки»[189], и он не может отправить меня в колледж. А он хотел, чтобы я поступил в колледж.

– А чем ты занимался в колледже, кроме игры в мяч?

– Я преимущественно изучал химию.

Эвелет повернулась и удивленно посмотрела на него:

– Ты шутишь?

– О, я понимаю. Ты, наверное, думала, что я плохо учился? Что у меня в колледже был только Бег 101 и факультативный курс укрепления лодыжек?[190]

– Нет, конечно же нет. Я просто не знала.

Эвви уставилась в потолок и осторожно поинтересовалась:

– А что тебе нравилось в химии?

– Я что-то делал и получал нечто интересное, – сказал он. – Если ты знаешь, как это работает, то можешь заставить раствор посинеть, нагреться или вообще взорваться. Это нечто сумасшедшее, но это было предсказуемое сумасшедшее. Можно было заставить что-то испускать зеленый дым или превращаться в пену, и каждый раз это происходило одинаково. А потом записываешь формулы, и раз, лабораторная работа выполнена. То же самое и с бейсболом. Это выглядит безумно, но все это физика. Кажется, что нет никакой логики, но она есть. Я имею в виду за исключением тех случаев, когда очевидно, что логики нет.

Она повернулась на бок и приподнялась на локте, протянула безымянный палец и провела им по лбу Дина:

– А это шрам от чего?

– Когда был юниором, получил мячом в Корнелле, – сказал он. – Кровищи было! Помнишь мы говорили о обычных людях, с которыми я встречался? У меня была девушка, Трейси, которая присутствовала на игре, и она тогда даже упала в обморок. Просто бум, вот так. Мне было так плохо. Мне рассказали, что она только взглянула на меня и упала без чувств на свое место, как в мультфильме Даффи Дак[191]. Подруга приводила ее в чувство, опуская ее лицо в ведерко со льдом для диетической колы.

– Да, жесткий способ приведения в чувство.

– Потом они отвезли меня в больницу и заклеили мне рану.

– У тебя не было швов?

– Нет, только медицинский клей. Когда я позвонил домой и сообщил маме, что меня отвезли в «Скорую» и заклеили лицо, она повесила трубку и позвонила в больницу. Папа сказал, что «нашего ребенка склеивали», что теперь он «проект искусства и ремесел» и тому подобное. Но маме потом уточнили, что это не клей, а искусственная кожа[192]. Она просто ответила «Хорошо» и повесила трубку.

Дин рукой показал, как она вешала трубку.

– Это действительно искусственная кожа? – удивилась Эвелет.

– Не знаю. Но от этой поправки маме стало лучше. Тебе когда-нибудь накладывали швы?

– Один раз на колено, а потом, пару лет назад, на стопу, когда я наступила на битое стекло в гостиной.

– Ой.

– Кровь текла повсюду, – продолжила Эвви. – Это было действительно отвратительное зрелище.

– Уж наверное, – согласился Дин.

Почти неосознанно Эвелет пальцем ноги нащупала шрам на другой ноге. Его зашивала приехавшая «Скорая помощь». Эвви тогда порезалась на разбитом стакане Тима, а тот еще был зол на нее. Но медсестре она сказала, что это она сама разбила стакан на кухне. «Он выскользнул прямо из руки», – как сейчас помнила Эвелет те свои слова.

Эвви провела пальцем от виска Дина по его скуле и перепрыгнула на темно-красную отметину над ключицей:

– О, кажется, в этом месте это я тебя. Синяк.

Не вставая с кровати, он покрутил головой, пока не увидел себя в зеркале над комодом. Склонив голову набок, он произнес:

– Это не синяк, – и, ощупав пальцами, добавил: – Это засос.

Дин повернулся к ней и опустил подбородок, глядя на нее сквозь свои густые ресницы.

– Ты сделала мне засос, – повторил он.

Эвви прищурилась, вспоминая:

– Подожди, когда я это сделала? – Потом она вспомнила и улыбнулась: – Точно, я это сделала. Прости.

– Не извиняйся. Этого достаточно, чтобы раскрутить мой Instagram[193]. Я просто напишу: «Веселимся здесь, в Мэне». – Он потянулся к своему телефону: – Сейчас сделаю селфи.

– Не стоит! – смеясь, протянула руку Эвви, но он отвел руку с телефоном, и Эвви, потеряв равновесие, завалилась на него.

– Тебе не больно? – спросила она. – Правда не больно?

– Правда не больно, – прошептал он в ответ, блаженно улыбаясь.

Позже, когда грузовик Дина трясся по шоссе № 1, они проехали мимо рекламного щита кафе «Компас», которое стояло там, кажется, целую вечность. Эвви помнила его с тех пор, как помнила себя.

– Интересно, не сломался ли этот «Компас» теперь, когда вы, ребята, не сидите там по шесть часов каждый уик-энд? – поинтересовался Дин.

– Но мы и не сидели там по шесть часов, – ответила Эвви, продолжая смотреть в окно. – Может быть, часа по два.

– Надеюсь, ты когда-нибудь расскажешь мне, что все это значит? – спросил он.

Эвви посмотрела на него. Некогда непослушная рука Дина теперь покоилась на руле. «То, что было сломано, можно починить», – подумала она и вздохнула.

– Итак, в ту ночь, когда умер мой муж… – Эвви сделала паузу и снова глубоко вздохнула, – я уходила от него. То есть я уже решила оставить его. Я была в процессе расставания с ним.

Дин был неподвижен. Он спросил:

– И насколько ты была близка к этому?

Теперь уже и она смотрела в окно.

– Я стояла на подъездной дорожке к дому, когда мне позвонили. Я успела собрать один чемодан, немного денег и нашла свое свидетельство о рождении.

– Но ты не сказала Тиму об этом?

– Он бы начал спорить, и я бы не ушла. А на следующий день он пожалел бы об этом.

– Понятно.

– Так или иначе, мама Энди видела чемодан в моей машине, стоявшей около больницы. Она сказала об этом Энди. Тот все понял и был расстроен.