– Вот письма от Гарви Уилкса, а вот обе записки, и всякомувидно, что письма написаны другим почерком (король с герцогом поняли, чтоадвокат их подвел, и вид у них был растерянный и дурацкий), а вот почерк этогоджентльмена, и всякий без труда разберет, что и он тоже не писал этих писем, –в сущности, такие каракули даже и почерком назвать нельзя. А вот это письмо от…

Тут новый старичок сказал:

– Позвольте мне объяснить, пожалуйста. Мой почерк никто неможет разобрать, кроме моего брата, и он всегда переписывает мои письма. Вывидели его почерк, а не мой.

– Н-да! – говорит адвокат. – Вот так задача! У меня естьписьма и от Уильяма; будьте любезны, попросите его черкнуть строчку-другую, мытогда могли бы сравнить почерк.

– Левой рукой он писать не может, – говорит старичок. – Еслибы он владел правой рукой, вы бы увидели, что он писал и свои и мои письма.Взгляните, пожалуйста, на те и на Другие – они писаны одной рукой.

Адвокат посмотрел и говорит:

– Я думаю, что это правда; а если нет, то сходства больше,чем мне до сих пор казалось. Я-то думал, что мы уже на верном пути, а мы вместотого опять сбились. Но, во всяком случае, одно уже доказано: эти двое – неУилксы. – И он кивнул головой на короля с герцогом.

И что же вы думаете? Этот старый осел и тут не пожелалсдаться! Так-таки и не пожелал! Сказал, что такая проверка не годится. Что егобрат Уильям первый шутник на свете и даже не собирался писать по-настоящему;он-то понял, что Уильям хочет подшутить, как только тот черкнул пером побумаге. Врал-врал и до того увлекся, что и сам себе начал верить, но тутприезжий старичок прервал его и говорит:

– Мне пришла в голову одна мысль. Нет ли тут кого-нибудь,кто помогал обряжать моего брата… то есть покойного Питера Уилкса?

– Да, – сказал один, – это мы с Эбом Тернером помогали. Мыоба тут.

Тогда старик обращается к королю и говорит:

– Не скажет ли мне этот джентльмен, какая у Питера былататуировка на груди?

Ну, тут королю надо было живей что-нибудь придумать, а тоему такую яму выкопали, что в нее всякий угодил бы! Ну откуда же он мог знать,какая у Питера была татуировка? Он даже побледнел, да и как тут не побледнеть!А в комнате стало тихо-тихо, все так и подались вперед и во все глаза смотрятна короля. А я думаю: ну, теперь он запросит пощады, что толку упираться! И чтоже вы думаете – попросил? Поверить даже трудно – нет, и не подумал. Он, должнобыть, решил держаться, пока не возьмет всех измором; а как все устанут и начнутмало-помалу расходиться, тут-то они с герцогом и удерут. Так или иначе, онпродолжал сидеть молча, а потом заулыбался и говорит:

– Гм! Вопрос, конечно, трудный! Да, сэр, я могу вам сказать,что у него было на груди. Маленькая, тоненькая синяя стрелка, вот что; а еслине приглядеться как следует, то ее и не заметишь. Ну, что вы теперь скажете, а?

Нет, я нигде не видывал такой беспримерной наглости, как уэтого старого хрыча!

Новый старичок живо повернулся к Эбу Тернеру с приятелем,глаза у него засветились, как будто на этот раз он поймал короля, и он спросил:

– Ну вот, вы слышали, что он сказал? Был такой знак на грудиу Питера Уилкса?

Они оба отвечают:

– Мы такого знака не видели.

– Отлично! – говорит старый джентльмен. – А видели вы у негона груди неясное маленькое П. и Б. – Б. он после перестал ставить, – а потом У.и тире между ними, вот так: П. – Б. – У. – И он начертил все это на клочкебумаги. – Скажите, вы такой знак видели?

Оба опять ответили в один голос:

– Нет, мы этого не видели. Мы не заметили никаких знаков.

Ну, тут уж остальные не выдержали и стали кричать:

– Да они все мошенники, все это одна шайка! В реку их!Утопить их! Прокатить на шесте!

Все тут загалдели разом, и такой поднялся шум! Но адвокатвскочил на стол и говорит:

– Джентльмены! Джентльмены! Дайте мне сказать слово, однотолько слово, пожалуйста! Есть еще выход – пойдемте выроем тело и посмотрим.

Это всем понравилось.

Все закричали «ура» и хотели было тронуться в путь, ноадвокат и доктор остановили их:

– Погодите, погодите! Держите-ка этих четверых и мальчишку –их тоже захватим с собой.

– Так и сделаем! – закричали все. – А если не найдем никакихзнаков, то линчуем всю шайку!

Ну и перепугался же я, сказать по правде! А удрать не былоникакой возможности, сами понимаете. Они схватили нас всех и повели за собойпрямо на кладбище, а оно было мили за полторы от города, вниз по реке; и весьгород тоже за нами увязался, потому что шум мы подняли порядочный, а временибыло еще немного – всего девять часов вечера.

Когда мы проходили мимо нашего дома, я пожалел, что услалМэри Джейн из города, потому что теперь стоило мне только подать ей знак – онавыбежала бы и спасла меня и уличила бы наших мошенников.

Мы всей толпой бежали по берегу реки и орали, как дикиекоты; небо вдруг потемнело, начала мигать и поблескивать молния, и листьязашумели от ветра, а мороз еще пуще подирал по коже.

Такой страшной беды со мной еще никогда не бывало, и я вродекак одурел, – все вышло не так, как я думал, а совсем по-другому: вместо тогочтобы любоваться на всю эту потеху со стороны и удрать когда вздумается, вместоМэри Джейн, которая поддержала бы меня, спасла и освободила бы в решительнуюминуту, теперь одна татуировка могла спасти меня от смерти. А если знаков ненайдут…

Мне даже и думать не хотелось, что тогда будет; и ни о чемдругом я тоже почему-то думать не мог. Становилось все темней и темней; самоеподходящее было время улизнуть, да только этот здоровенный детина Хайнс держалменя за руку, а от такого Голиафа попробуй-ка улизни! Он тащил меня за собойволоком-до того разъярился; мне, чтобы не отстать, приходилось бежать бегом.Добравшись до места, толпа ворвалась на кладбище и затопила его, какнаводнение. А когда добрались до могилы, то оказалось, что лопат у них во стораз больше, чем требуется, а вот фонаря никто и не подумал захватить. И всетакиони принялись копать при вспышках молнии, а за фонарем послали в ближайший дом,в полумиле от кладбища.