Вангелуве был типичным примером опытного, прогрессивного и всеми любимого иерарха. Все это лишь усугубило нанесенный ущерб. Позже стало известно, что за несколько дней до того, как разразился скандал, кардинал Даннеелс по настоянию самого Вангелуве встречался с жертвой и членами его семьи. Даннеелс попросил подождать с разоблачением еще год, пока Вангелуве не выйдет на пенсию. Он не настаивал на отставке епископа, он настаивал на прощении. Этот разговор был записан на пленку и слово в слово опубликован в прессе. Еще одна осколочная бомба.

Я говорю об этом, во-первых, потому, что не могу понять, как церковный лидер такого масштаба, как Даннеелс, мог до такой степени ослепнуть. Даннеелс был похож на брандмайора, который со своей пожарной командой стоит перед горящим домом и воображает себе, что видит огонек спички. Во-вторых, с небольшими промежутками времени стали обнаруживаться все новые и новые жертвы. То, что долго оставалось тайной внутри самой церкви, теперь обсуждается на каждом перекрестке. Это была самая жестокая буря, настигшая бельгийское католичество. Сообщалось об антиклерикальной кампании против Рима. Дискуссия со страниц СМИ переместилась в парламент. В массовом порядке верующие отрекались от церкви. Уже никогда Бельгийской католической церкви не быть такой, как прежде.

Но если доверие к Церкви непоправимо подорвано, доверие к тому, что мы называем христианскими организациями, остается незыблемым. По-прежнему более двух третей фламандцев, а во многих случаях половина валлонов обращаются к ним за помощью. Вопрос в том, в какой мере эти организации могут считать себя христианскими.

Как и во всей Европе, они являются профессиональными. В годы моей юности дело обстояло по-другому. В коллеже у нас еще были преподаватели из священников, у которых не было дипломов, требуемых для проведения занятий. Теперь этому конец. В больницах еще встречаются монахини в роли сестер милосердия, но у них есть дипломы. В этом плане влияние церкви сведено к нулю. Епископы уже не смеют произнести хоть слово в вотчине медиков, специалистов по уходу за больными, преподавателей математики и т.д. Христианский профсоюз пользуется авторитетом у младшего медицинского и педагогического персонала. Он требует более высокой зарплаты, улучшения условий труда, новых рабочих мест. Члены христианских профсоюзов очень боевиты и поэтому неделями бастуют против христианских политиков. Никакого контроля над христианской моралью или вероучением клиентов католических организаций не ведется. Организации стали умнее и понимают, что если бы такой контроль осуществлялся, они потеряли бы три четверти своей клиентуры.

Местами ведется, но все слабее, контроль над личной жизнью персонала. В больницах и других христианских организациях начинают сквозь пальцы смотреть на разводы, матерей-одиночек, внебрачное сожительство и гомосексуализм.

Влияние церковной иерархии полностью не исчезло. Попытки запретить католическим больницам делать аборты были с самого начала обречены на неудачу. Но с эвтаназией дело обстоит иначе. Бельгийское законодательство разрешило эвтаназию еще в 2002 году. Разумеется, нельзя заставлять участвовать в эвтаназии врача, имеющего моральное предубеждение против нее. Также подразумевается, что епископы вправе разъяснять (как это сделано в их совместном заявлении от 16 мая 2002 года) в соответствии с бельгийским законодательством, что «достоинство и значимость человека больше не связаны с основополагающим фактом его существования, а опираются на то, что называется качеством жизни», и поэтому «...бельгийское государство согласно с тем, что одна человеческая жизнь в дальнейшем будет иметь меньше качества и ценности, чем другая».

Тем временем больницы, работающие под эгидой головной организации «Каритас католика», все же в определенных случаях применяют эвтаназию. Католические больницы делают акцент на паллиативной помощи. Дискуссии об этом, идущей в рамках «Каритас», пока что не видно конца. Одно из важных возражений, приводимых в ней, заключается в том, что пациент по-своему понимает свою просьбу об эвтаназии и быстро меняет свое мнение, когда ему предлагают паллиативную помощь.

В 1989 году, когда вышло в свет первое издание этой книги, я еще мог заметить, что между официальной идеологией католических организаций и их практикой зияет пропасть. Церковь была, конечно, хозяйкой религиозных принципов. Стоящие во главе католических организаций ректоры следили за непоколебимостью этих принципов. Случалось, что влиятельные члены правления оказывались консервативнее священнослужителей. Никакой публичной дискуссии об основополагающих принципах быть не могло. Но брешь между вероучением и жизнью ширилась день ото дня.

Один профсоюзный секретарь, поседевший на производстве ветеран христианского рабочего движения, рассказывал мне, что навсегда ушло то время, когда председатель профсоюза и директор уговаривали членов профсоюза голосовать за христианских демократов. «Но даже сейчас, — добавил он, — если бы они сказали: “Голосуйте за зеленых или за социалистов”, что было бы маленькой революцией, еще не факт, что рядовые члены послушаются. У них свои помыслы». Движение католических женщин-работниц, в котором несколько сотен тысяч членов, годами отстаивает более реалистическую позицию по контрацепции, чем та, которой учат папские догмы. Рабочим движением это не ограничивается. Национальный христианский союз среднего класса вычеркнул из своего названия второе слово и переименовался в Союз самозанятых предпринимателей (УНИЗО).

Одна из форм католицизма занимает, пожалуй, более сильные позиции, чем социально-культурное христианство, и требует меньших расходов. Ритуальный католицизм — католицизм, без которого не обойтись при рождении, свадьбе и кончине, — все еще держится на плаву. Полвека назад во Фландрии более 90% новорожденных крестили католиками, более 90% венчались в церкви и 96% хоронили с церковными обрядами. В Валлонии и Брюсселе эти цифры намного ниже, особенно что касается венчания. В начале XXI века еще без малого 60% младенцев крестят в церкви; венчаются уже меньше половины; но около 70% хоронят с церковной панихидой. Фландрия немного выше среднего привязана к католичеству в части рождения и смерти, Валлония — в части бракосочетания. Брюссель уже десятки лет меньше, чем вся страна, привязан к церкви. Сейчас крестины и венчание охватывают 20% населения, церковные похороны — менее 50%.

В последние годы рождаемость возросла, но количество крестин по-прежнему снижается. В противовес бракосочетаниям все большую роль играет увеличение числа разводов. Разведенный теряет право вторично венчаться в церкви. За последние 20 лет процент бракосочетаний в общинной управе удвоился. Если ни жених, ни невеста не разводились, они могут венчаться в церкви, и таких 70%. Но процент разводов в Бельгии самый высокий в Европе. Церковное погребение пока держит верх над другими ритуалами. Объяснение простое: чем старше бельгиец, тем он церковнее. Кроме того, покойник не может протестовать.

Есть еще один ритуал, который совпадает с изобильным праздником весны (о спаржа!) для всех семей, с дорогими подарками от дядей и теток, с вином и замороженным тортом — торжественная