– Нашла мёртвым? – уточняет Тангун, вырывая Харин из диких фантазий, в которых он и токкэби ходят по подиуму, разодетые во флаг Кореи точно на бразильский карнавал.

– Да, – кивает она и только сейчас понимает, что влипла по самые гланды. Тангун не прощает недомолвок, а Харин утаила от него важную деталь своего нынешнего расследования, да ещё и язвила во время их последней встречи. – В оправдание скажу, что собиралась обо всём рассказать на неделе, как и обещала.

– Ты просто явиться ко мне обещала, а про синнока могла бы и в тот вечер поведать, – сердится Тангун. Всего лишь сводит широкие чёрные брови к бледной тонкой переносице, выглядит всё ещё прекраснее самого популярного актёра современной киноиндустрии, но… Его хрустальному кукольному лицу такое выражение несвойственно и оттого пугает Харин. Бог всех существ редко злится.

– Ты прогнал меня, не дав объясниться! – выкручивается Харин. Тангун тянет нижнюю губу вниз, превращаясь в грустную маску из корейского театра времён японской оккупации. – Будешь такие гримасы корчить, морщины появятся.

– Шин Харин, – тихо зовёт Тангун, и Харин прикусывает свой длинный язык.

Если бы она понимала, как оказалась в пентхаусе Тангуна, то чувствовала бы себя увереннее, но сейчас ей кажется, что с каждым словом она будет только терять позиции в их вечном словесном спарринге. Сколько Харин знает бога существ, столько же и злится на него за все беды, что он ей доставил. Да, о’кей, она сама попросилась к нему в услужение, чтобы сбросить с хвостов Союля, но с тех пор минули сотни лет, а её работа стала только сложнее. К тому же, теперь Союль уже не представляет Харин угрозы, да и защита Тангуна от него работала все века слабовато. Может, им стоит забыть о сотрудничестве, раз оно никогда результатов обеим сторонам не приносило?

– Рассказывай всё начистоту, если хочешь, чтобы наши договорённости оставались в силе, – требует Тангун и склоняется к Харин, упирая локти в колени, затянутые в шёлковые же штаны. Хорошо ему командовать в собственном номере люкс в лучшем отеле города! Когда Тангун выбирается из своего мира мёртвых, то непременно снимает себе такие апартаменты, словно собирается хвастаться перед всем миром своим богатством. А выходит, что демонстрирует всё только глазам Харин. Так себе из Тангуна начальник.

Харин вздыхает и наконец встаёт с пола. Находит кресло и падает в него, не обращая внимания на запашок, идущий от всей её одежды. Тангун тоже неудовольствия не выказывает. Привык к выходкам своей подданной, похоже, за столько-то лет.

– Три недели назад я учуяла необычный всплеск энергии на мусорной свалке за городом… – начинает Харин, потирая виски.

Ей приходится покаяться в том, что двадцать пять лет назад она спасла смертного мальчика, отдав ему свою бусину, хотя Тангун строго-настрого запретил ей вмешиваться в жизненный цикл людей; что отрастила себе четвёртый хвост, хотя Тангун предупреждал, как с каждым новым хвостом она будет терять силы и приближать свою смерть… Харин вынуждена рассказать и о дураке, в которого вырос мальчик, доложить о смертях среди простых людей, об оторванных головах, руках и ногах, о том, что вокруг Хансона сгущаются тучи и она понятия не имеет, кто всё затеял.

Голова продолжает гудеть даже когда она, обходя детали, подходит к рассказу о сегодняшнем дне и запинается.

– А потом шаман загорелся, – говорит Харин неуверенно. С каждым словом её голос становится всё тише, Тангун замечает это и машет рукой. На журнальном столике перед Харин появляется кувшин с кристально чистой водой. Должно быть, Тангун её из самих горных родников прямиком сюда доставил. Удобно быть всесильным богом.

– Интересно, – подытоживает он, прикладывая к нижней губе тонкий палец.

В обличье, которое Тангун являет миру смертных, у него коротко стриженные ногти, и о когтях, способных одним махом вспороть глотку или вырвать сердце прямо из грудной клетки, ничего не напоминает. Разве что кожа у бога такая же бледная, как при истинном его облике, но в ярком свете номера Тангун кажется премьером балетной труппы, который недоедает, а не богом всех существ, способным низвергнуть любого квемуля в самый ад. Сейчас, правда, он выглядит хуже, чем в последнюю их встречу, а она была меньше недели назад. Харин видит, как осунулось лицо Тангуна, но вслух ничего по этому поводу не говорит – Тангун всегда отличался щепетильностью, когда речь заходила о его внешности, и отмечать болезненный вид бога существ для Харин опасно.

– Прости? – хмыкает Харин. – Интересно? Ты давно вообще слышал о самовозгорании какого-то сушеного сухаря, который раньше был человеком? А о том, чтобы кто-то убивал священное животное, слышал? А говорящие головы видел? Я имею в виду, оторванные от смертного тела, которые изначально такими быть не должны были?

Тангун смотрит на Харин, склонив голову набок, и его блестящие глаза кажутся ей насмешкой.

– Что ты молчишь? – злится она и вцепляется грязными ногтями в обивку кресла. – Ты же всезнающий, мать твою, подскажи, что делать?

Тангун поджимает губы.

– Во-первых, не ругайся, – отчитывает он вдруг. Харин откидывается на спинку кресла и впивается взглядом в потолок. – Во-вторых, не закатывай так глаза, останешься косоглазой.

– Ты мне папочка, что ли?

– В-третьих, – дожимает Тангун, – все перечисленные тобой случаи объясняются двумя вариантами.

– Наконец-то.

– Помолчи, – обрывает он и тычет в сторону Харин длинным пальцем. – Это ты всё запустила, а просишь меня расхлёбывать. Ещё бы мне отцовскую фигуру не занимать каждый раз, как ты ко мне приходишь с «Тангун Великий, я всё поломала!».

Харин натурально сдувается, сползает в кресле так, что на уровне подлокотников оказывается её подбородок.

– Не хожу я к тебе так, ты сам меня вызываешь.

– Я… – Тангун останавливается от нового потока обвинений, убирает палец в кулак и устало вздыхает. Растирает шею свободной рукой, не к месту усмехается. – Такая же упрямая, как четыреста лет назад, когда впервые ко мне явилась на поклон.

– Не кланялась я тебе, – снова возмущается Харин.

– Точно. Вовсе не ты просила дать тебе столько сил, чтобы мир наизнанку вывернуть, вовсе не ты проклинала время, Великий Цикл, Великих Зверей и нерушимый порядок и вовсе не ты сгибала спину, когда я явился посмотреть, кто дерёт горло у священного мандаринового дерева несколько суток подряд.

Харин хочет возразить, уже открывает рот, чтобы бросить в Тангуна очередным «не было такого», но так и замирает округлившимися в букву «О» губами. Тангун следит за ней, безуспешно пряча хитрую усмешку.

– Ты сказал, у происходящего есть два варианта, – растягивая