Чонкин с перепугу проснулся. Все было тихо. Храпел Свинцов,горела лампа, муха ползла в обратном направлении. Чонкин слегка потянулверевку. Капитан был все еще там. «Запор у его, что ли?» – подумал Чонкин,закрывая глаза.

Жан-Жак куда-то пропал. Молодая женщина тащила с речкикорзину белья. Она шла и улыбалась такой светлой улыбкой, что Чонкин поневолетоже заулыбался. И не удивился, когда она, положив корзину на землю, взяла егона руки легко, как пушинку, и стала покачивать, напевая:

А-а, люли,

Прилетели гули,

Прилетели гули

Прямо к Ване в люли…

– Ты кто? – спросил Чонкин.

– Ай не узнал? – улыбнулась женщина. – Я – твоя матерь.

– Мама, – потянулся к ней Чонкин руками, пытаясь обхватитьза шею.

Но тут из-за кустов выскочили какие-то люди в серыхгимнастерках. Среди них Чонкин различил Свинцова, лейтенанта Филиппова и капитанаМилягу. Капитан протянул к Чонкину руки.

– Вот он! Вот он! – закричал Миляга, и лицо его исказилось встрашной улыбке.

Прижимая к груди сына, мать закричала не своим голосом.Чонкин тоже хотел закричать, но не смог и проснулся. Ошалело смотрел вокругсебя.

Все было тихо, спокойно. Слабым огнем горела лампа сприкрученным фитилем. Спали на полу пленники. Спала на кровати, отвернувшись кстене, Нюра.

Чонкин посмотрел на часы, часы стояли. Он не знал, скольковремени спал, но ему показалось, что спал он довольно долго. Однако капитанМиляга все еще был там, в уборной, о чем свидетельствовала намотанная на рукуЧонкина веревка.

– Хватит, будешь еще там рассиживаться, – сказал Чонкин какбы самому себе и подергал веревку, давая понять, что действительно хватит.

После этого он выждал время, достаточное, по его мнению,чтобы подтянуть штаны, и снова подергал веревку. На том конце никто неотзывался. Тогда Чонкин поднатужился и потянул веревку сильнее. Теперь онаподавалась, хотя и с трудом.

– Давай, давай, нечего упираться, – бормотал Чонкин,перехватывая веревку все дальше и дальше.

Вот в коридоре послышались уже шаги. Но они не были похожина мягкие шаги капитана Миляги. Шаги были частые и дробные, как будто кто-томелко семенил в твердой обуви.

Страшная догадка мелькнула в мозгу Чонкина. Изо всей силырванул он на себя веревку. Дверь распахнулась, и в избу с недоуменным выражениемна лице ввалился заспанный, перемазанный с ног до головы навозом кабан Борька.

Выбравшись на волю, капитан Миляга почувствовал сильноеволнение и полный разлад всего организма. Сердце в груди трепыхалось безвсякого ритма, руки дрожали, а ноги и вовсе не слушались, и капитан не виделникакого смысла в своем побеге. Там, в избе, было тепло и более или менееуютно, а здесь дождь, холод, полная темнота, и неясно, куда бежать и зачем.

Он не чувствовал волнения, когда перерезал веревку о примеченнуюеще днем косу, хладнокровно надел ошейник на кабана, хотя тот и сопротивлялся.Ворота в хлев были заперты снаружи, но капитан нашел дырку под самой крышей и струдом пролез сквозь нее, разорвав на плече гимнастерку. И вот теперь он незнал, во имя чего это делал. Было темно, сыпал дождь, холодные капли,скатываясь по крыше, попадали за ворот и медленно ползли по спине. Капитан необращал на это внимания, он стоял, прислонившись затылком к бревенчатой стене,и плакал.

Если бы кто-нибудь подошел и спросил: «Дядя, чего тыплачешь?» – он не смог бы ответить. От радости, что оказался на воле? Норадости не было. От злости? От желания отомстить? Сейчас не было в нем ни того,ни другого. Было полное безразличие к своей судьбе и ощущение беспомощности ибессмысленности всякого действия. Для капитана Миляги это было незнакомоесостояние, он не двигался с места, рискуя, что Чонкин сейчас его хватится, иплакал, не понимая себя. Может быть, это была просто истерика после всего, чтокапитану пришлось пережить в последнее время.

Вдруг он вздрогнул. Ему показалось, что он во дворе не один.Вглядевшись в темноту, он различил очертания странного какого-то существа илипредмета крупных размеров. Он не сразу понял, что это просто-напросто самолет,тот самый, из-за которого и началась вся заваруха. А когда понял, чуть-чутьуспокоился и, успокаиваясь, начал соображать.

Самолет стоял на краю огорода хвостом к избе. Значит, городДолгов приблизительно находится в той стороне, куда смотрит правое крылосамолета. Значит, бежать надо в том направлении. А зачем ему нужен этот Долгов,если там из его Учреждения не осталось никого, кроме секретарши Капы? Значит,надо идти прямо в область, к Лужину, начальнику областного управления. А чтосказать? Сказать, что один солдат с винтовкой образца тысяча восемьсотдевяносто первого дробь тридцатого года арестовал полностью весь личный составрайонного отдела? По нынешним временам военный трибунал и расстрел обеспечены.Хотя, если трезво взвесить все обстоятельства, можно и выкрутиться. Тем болеечто за Лужиным Миляга кое-что знал. В частности, кое-что насчет происхожденияобластного начальника. Может быть, сам он уже и забыл, что отец его дореволюции в соседней губернии был полицмейстером, но Миляга не забыл и навсякий случай держал это обстоятельство в голове. Вот почему у Миляги быланадежда, что Лужин не захочет доводить дело до трибунала. Тем более что впроисшедшем конфузе виноват, по существу, лейтенант Филиппов. Ну что ж, сФилипповым придется проститься, хотя, конечно, и жаль парня немного. Чтокасается Чонкина, то он, Миляга, займется им лично.

Вспомнив про Чонкина, капитан мстительно улыбнулся. И вытерслезы. Жизнь его обрела смысл. И ради этого смысла стоило идти сквозь дождь исквозь мрак.

Капитан отклеился от стены и шагнул вперед. Ногиразъезжались и вязли в размокшей почве. Но сапоги у него еще крепкие,как-нибудь выдержат.

Он уже обогнул самолет, когда за спиной скрипнула дверь.Кто-то вышел на крыльцо. Капитан, не раздумывая, рухнул в грязь. Сейчас, когдаон вновь обрел волю к победе, капитан для своего спасения готов был вынести ине такое.

– Ну чего там видать? – откуда-то, должно быть из избы,послышался беспокойный голос Нюры.

– Ничего не видать, – совсем близко сказал Чонкин. – Фонарьбы зажгла, что ли.

– Карасину нет, – отозвалась Нюра. – А лампу вынести, этисбегут.

Зачавкала грязь прямо возле капитанского уха. Еще чуть-чуть,Чонкин наступит на капитана, и все пропало. А что, если дернуть его за ногу, онупадет?..

– Ну, чего? – опять крикнула Нюра.