– Ес лебе геноссе Гитлер! – вставил он новое слово взнакомое сочетание. – Хайль Гитлер! Сталин капут!

Младший лейтенант вздохнул. Этот фашист – явный фанатик.Однако нельзя отказать ему в храбрости. Идя на верную смерть, он славит своеговождя. Букашев хотел бы, попав в плен, держаться так же. Сколько разпредставлял он себе картину, как его будут пытать, загонять иголки под ногти,жечь огнем, вырезать на спине пятиконечную звезду, а он ничего не скажет, онтолько будет выкрикивать: «Да здравствует Сталин!»

Но он не всегда был уверен, что найдет в себе для этогодостаточно мужества, и мечтал погибнуть с тем же возгласом на поле боя.

Младший лейтенант не стал реагировать на бессмысленныевыкрики немца и продолжал допрос. Он задавал вопросы на ломаном русско-немецкомязыке. К счастью, и пленный немножко кумекал по-русски. И кое-что из негоудалось все-таки выжать.

Капитан сообразил, что, очевидно, фербандой белобрысыйназывает Учреждение, в котором состоял он, Миляга.

– Там, – сказал он, охотно показывая рукой неизвестно куда,– ист хауз, нах хауз ист Чонкин. Ферштейн?

– Ферштейн, – сказал младший лейтенант, не подавая виду, чтоименно Чонкин его особенно интересует.

Пленный, морщась от головной боли и напряжения, продолжалдавать показания, с трудом подбирая чужие слова.

– Ист Чонкин унд айн, цвей, драй… семь… зибен руссишгестапо… связанные штриппе, веревкен… Ферштейн? – Капитан попытался жестамиизобразить связанных между собой людей. – Унд айн флюг, самолетен. – И онзамахал руками, как крыльями.

– Ласточка, Ласточка! – донеслось из соседнего помещения. –Что же ты, мать твою, не отвечаешь?

Капитан Миляга удивился. Он и не подозревал, что в немецкомязыке так много общего с русским. Или…

Но мысль свою он не додумал. Голова раскалывалась, и к горлуподступала легкая тошнота. Капитан сглотнул слюну и сказал белобрысому:

– Их бин болен. Ферштейн? Голова, майн копф бум-бум. – Онслегка постукал себя кулаком по темени, а потом положил щеку на ладонь. – Ихбин хочен бай-бай.

Не дожидаясь разрешения, он неуверенной походкой, шатаясь отслабости, прошел к своей подстилке, лег и вновь потерял сознание.

Тем временем совещание у командира дивизии продолжалось. Былтолько небольшой перерыв, когда командиры батальонов уходили, чтобы переместитьсвои подразделения на намеченные исходные позиции. Отдав указания окопаться нановых местах, командиры вернулись в блиндаж.

Теперь обсуждалась проблема оружия и боеприпасов.Выяснилось, что в полку имеется только одно сорокапятимиллиметровое орудие и кнему три снаряда, один пулемет системы «максим» без лент, два батальонныхминомета без мин, по две винтовки с ограниченным запасом патронов на каждоеотделение и по одной бутылке с горючей жидкостью на три человека.

– Все ясно, – сказал генерал. – Оружия и боеприпасов мало.Максимально использовать фактор внезапности. Патроны экономить.

Открылась дверь, в блиндаже появился какой-то красноармеец впромокшей шинели.

– Товарищ генерал, – закричал он, приложив руку к пилотке, –разрешите обратиться к товарищу полковнику?

– Разрешаю, – сказал генерал. Боец повернулся к полковнику.От его шинели шел пар.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Ну что там у тебя? – спросил полковник.

Боец вручил ему пакет и, попросив разрешения, вышел.

Полковник, разорвав пакет, прочел донесение и молча протянулгенералу.

В донесении было написано:

Командиру полка полковнику ЛАПШИНУ

от младшего лейтенанта БУКАШЕВА

ДОНЕСЕНИЕ

Настоящим сообщаю, что мною, младшим лейтенантом Букашевым,был допрошен военнослужащий германской армии, взятый в плен разведчиками Сырыхи Филюковым.

При допросе пленный показал, что он является офицеромгестапо Миллегом. За время службы в гестапо отличался жестокостью ибеспощадностью и лично участвовал в массовых расстрелах коммунистов ибеспартийных советских граждан.

Одновременно с этим он показал, что штаб так называемогоЧонкина находится в крайней избе, принадлежавшей до оккупации почтальонуБеляшовой, и охраняется усиленным отрядом гестаповцев, связанных между собойсамыми тесными узами. Рядом имеется посадочная площадка и один самолет,по-видимому, для связи с регулярными частями гитлеровской армии.

От более подробных показаний вышеозначенный Миллегуклонился. При допросе вел себя вызывающе, с фанатизмом. Неоднократновыкрикивал фашистские лозунги (в частности, «Хайль Гитлер!»), позволялвозмутительные заявления относительно общественного и политического устройстванашей страны. Несколько кощунственных выпадов касались личности тов. И. В.Сталина.

Младший лейтенант БУКАШЕВ

– Ну что ж, – сказал генерал. – Сведения очень ценные.Младшего лейтенанта Букашева представить к награде. Исходные позиции изменять всоответствии с новыми данными. Чтобы не распыляться, сосредоточить все силы дляатаки на штаб так называемого Чонкина. – Он придвинул к себе план, зачеркнулпрямоугольники, изображавшие места дислокации батальона, и передвинул их надругие места. Зачеркнул стрелы и провел новые. Теперь все три стрелы сходилисьна избе Нюры Беляшовой.

Допросив пленного, лейтенант Букашев составил донесение и содним из свободных караульных отправил к командиру полка. Теперь можно было бынемного и вздремнуть, но спать не хотелось, и он решил написать письмо матери.Он положил перед собой раскрытый блокнот, придвинул коптилку и своим еще неустановившимся школьным почерком начал быстро писать:

«Моя милая, славная, дорогая мамулька!

Когда ты получишь это письмо, твоего сына, возможно, уже небудет в живых. Сегодня на рассвете по сигналу зеленой ракеты я иду в бой. Этобудет первый бой в моей жизни. Если он окажется и последним, я прошу тебя: негорюй. Пусть тебя утешает мысль, что сын твой, младший лейтенант Букашев, отдалсвою молодую жизнь за Родину, за партию, за великого Сталина.

Верь мне, я буду счастлив погибнуть, если моя смерть хоть вкакой-то степени смоет пятно позора, которое положил на нас твой бывший муж имой бывший отец…»