– Сильный ребенок. Всего четыре недели, а такая мощная магия.

Абьери глядел на закручивающуюся спираль, и сердце билось все быстрее. Ребенок. Его ребенок. Сын. Как такое возможно? Он ведь никогда не забывал применять заклинание. Неужели судьба решила по-своему?

Он пытался свыкнуться с невероятной новостью, которая меняла все. Всю его устоявшуюся жизнь.

– Здоровью конреди ничего не угрожает?

Он не смотрел на лекаря – не мог оторваться от пластины, на которой запечатлелась жизнь еще не рожденного младенца.

– Ньора Алессия на редкость здоровая женщина, – ответил Альто.

– Ты сказал ей о ребенке?

– Нет. Сразу поспешил к вам, ньор герцог.

– Что ж, хорошо. Пока никому ничего не говори. Просто следи за самочувствием конреди.

Он махнул рукой, отпуская лекаря, а потом тяжело опустился в кресло и задумался. Перед внутренним взором проходило прошлое: годы трудов на благо герцогства, тьма, терзающая душу, опала. Его жизнь была монотонной и обыденной. Больше двадцати лет он существовал по заведенному раз и навсегда распорядку, не отступая от него ни на шаг. Но в последние дни все изменилось. Он снова дышал полной грудью, снова чувствовал себя настоящим, забыв и о тьме, и о проклятой маске, и о исчезнувшем даре.

Перед глазами промелькнули видение раскаленного алтаря и черное пламя, захлестнувшее изнутри при одном только прикосновении к жертвеннику. И неожиданно он вспомнил, что с ним было. Его тело горело. Пламя бушевало внутри, снаружи, лизало острыми раскаленными языками кожу, пекло внутренности, не давало ни вздохнуть, ни выдохнуть. Чистилище? Нет, это был настоящий ад. И если бы не Алессия, он остался бы в том адском огне навсегда. Это ее руки вытащили его из раскаленной толщи безвременья. Ее губы напоили прохладным дыханием, ее голос вел за собой, пока он не выбрался из мрака преисподней. И это ее душа коснулась его души, чтобы облегчить боль и залечить обожженные раны.

Вот точка отсчета. Вот то событие, которое его изменило. Вот тот миг, после которого все, что до этого казалось важным, стало пустым и ненужным, а то, что еще недавно представлялось немыслимым, вдруг обрело значение. Действительно, раньше он и подумать не мог о том, чтобы взять себе конреди или, хуже того, жениться на простолюдинке. Но то, что он чувствовал, обнимая чужестранку, не сравнить ни с чем. Ее тело, ее запах, тягучий мед ее глаз… Она изменила его. Сделала другим. Вывернула душу наизнанку и заставила принять то, на что он не считал себя способным.

Абьери положил руки на стол и повернул кольцо, вглядываясь в черноту переговорного перстня. Тот тускло поблескивал на пальце, а он смотрел на игру тонких граней и пытался понять, что за чувство привязало его к чужестранке. Сильно привязало. Так, что ни развязать, ни разрубить. Страсть? Но разве страсть затрагивает душу? Нет. Она всего лишь побеждает тело. Ему ли этого не знать? Тогда что? Неужели любовь?

Поэты, менестрели, аниры – все они в один голос твердили о любви, но раньше Алессандро лишь холодно усмехался, слушая их слезливые баллады. Выходит, ошибался?

Гумер, словно подслушав его мысли, поднял морду и уставился в глаза.

– Что?

В непроницаемых зрачках мелькнул отблеск пламени. Уродливая морда оскалилась, а черный туман заволновался, скрывая очертания крупного тела.

Похоже, пес понимал, какой ему предстоит выбор.

– И что скажешь?

Абьери никогда не воспринимал своего ненавистного спутника живым существом. Так, неотвратимый соглядатай тьмы. Недоразумение. Ошибка. Вот только с появлением Алессии что-то изменилось – то ли в нем самом, то ли в адском доге. И теперь Алессандро чувствовал исходящие от Гумера эмоции и все чаще забывал о страшной сущности пса.

Гумер тихо рыкнул и улегся у его ног, а он снова посмотрел на кольцо и постарался взвесить все за и против. Новость о том, что Алессия носит под сердцем ребенка, подталкивала к тому, что уже давно зрело в душе. Если раньше Алессандро думал, что сможет удовольствоваться конрединатом, то сейчас отчетливо понимал, что ему этого мало.

Что ждет его в будущем? Брак с какой-нибудь знатной ньорой? Жизнь при дворе? Вечные попытки скрыть свою непохожесть на других?

Или свобода делать то, что хочется, и любить ту, кого возжелало сердце?

Абьери поднялся и распахнул окно. Горячий воздух хлынул в комнату, мгновенно наполняя прохладное помещение жарой.

Гумер недовольно оскалился и отполз под стол, а Алессандро подставил лицо под жаркие лучи солнца и задумался.

Он всегда шел наперекор судьбе. Не смирялся с обстоятельствами, перекраивая их под себя. Не отступал перед трудностями. Самые сильные маги гильдии твердили, что невозможно использовать первозданную тьму для обычных заклинаний. А он сумел. Нашел способ. Счетоводы отца разводили руками, уверяя, что в герцогстве нет столько свободных денег, чтобы разом погасить накопившиеся за много лет долги. А он вывернулся. Продал особняк в столице, расстался с каменоломней и домами в Вереции, уступил Бротто большую часть сокровищницы, но не отдал императору Навере. Так неужели сейчас не сможет повернуть все по-своему?

Абьери решительно коснулся кольца. Все. Время сомнений закончилось. Он сделал свой выбор.

– Сальваторе, задание меняется, – глядя на появившееся прозрачное изображение наемника, сказал Абьери. – Мне нужно, чтобы ты нашел обедневшую семью с очень хорошим происхождением, согласную принять в род ту девушку, о которой я тебе говорил.

– Сделаю, – послышался в ответ низкий хриплый голос. – Сколько у меня времени?

– Неделя. Но если получится раньше, заплачу вдвое.

– Понял, ньор герцог, – кивнул Сальваторе.

– Что ж, действуй, – сказал Абьери и отключил связь.

А потом посмотрел на Гумера и, не раздумывая больше ни минуты, открыл двери в покои Алессии.

Алессия Пьезе

Солнце било прямо в глаза. Это сколько же я проспала? Взгляд остановился на часах. Девять утра? Святая Лючия! Похоже, праздная жизнь на меня плохо влияет. Так поздно я даже дома не просыпалась. Неужели разленилась? Или это из-за того, что герцог уехал?

В сердце шевельнулось сомнение. В последнюю пару дней Абьери окружил меня такой заботой, что я просто терялась в догадках, не понимая, что происходит. Ладно бы доктор подтвердил мою ложь, взявшись лечить несуществующие болезни, так нет же. Со мной все в полном порядке. Но во взгляде герцога мне чудилось что-то новое. И тьма его маски волновалась чаще, переливаясь всеми оттенками черного. А вчера, после того как загорелся красным светом его «переговорный» перстень, Абьери и вовсе сорвался с места и, после короткого разговора с неизвестным мне собеседником, уехал. Правда, перед этим взял с меня обещание, что я буду себя беречь.

– Если почувствуешь недомогание, сразу же вызывай Альто, – говорил он, и в его глазах отражалось волнение.