даже «Панангин» был такой же… Ради чего страну развалили, да, Андрей Станиславович? Чтобы пармезан с трюфелями жрать? Так ведь они невкусные.

– Не обольщайтесь, – ехидно ответил тот. – Пармезан с трюфелями едят только в Москве. Вся остальная страна продолжает питаться именно так. И лечится «Панангином».

Соглашаясь, Коля развел руками: помидор в одной, куриное крылышко в другой.

– И все-таки я не понимаю, – произнес Андрей Станиславович, ломая курицу. – Убийства начались в 2013-ом. Судя по всему, именно тогда этот Митя и появился возле Фоменко. Но почему Фоменко жив? И зачем нужно было к нему подбираться, чтобы убить Кагарлицкого, который жил в Новгороде, или Протасова, который жил здесь?

Я задумалась.

Коля отбросил косточку в сторону, достал из кармана платок, начал вытирать руки.

– Спросите лучше, почему Кагарлицкого пытали, – спокойно произнес он.

Андрей Станиславович удивленно поднял брови.

– Какая связь?

– Прямая.

– Не понял.

– Смотрите. Единственный источник информации о том, что смерть Голубевых не была несчастным случаем – это Геннадий, правильно?

– Да, разумеется.

– Он сразу назвал убийц, так?

– Да. Он назвал тех, кого считал убийцами. Так будет точнее.

– Но как именно он их назвал?

– Ну… Вы это знаете… Охранник Фоменко, москаленский мент, браток из банды Моисея…

– И?

– Что и?

– Фамилии-то их какие?

Андрей Станиславович замолчал.

А я вдруг почувствовала, что мне надо срочно продышаться: стало душно, словно возле машины закончился кислород. Я отошла на несколько шагов в сторону. Глубоко вдохнула.

Оглядела степь: жалкие остатки ненужной фермы, из-за которой погибло столько человек. Господи, это поле, заросшее сорняками… Если бы все эти люди знали, ради чего они принимают свои страшные решения… Если бы они знали!

Коля все еще вытирал руки, искоса наблюдая за мной. Андрей Станиславович застыл с яйцом в руке.

Я вернулась к машине. Налила квасу в пластиковый стаканчик. Выпила.

– Вот, почему меня хотели убить, – сказала я. – Я задала слишком опасный вопрос… Кагарлицкий, действительно, не был в Москве 23 февраля, он не искал Фоменко…

– Так почему его пытали-то? – спросил Андрей Станиславович.

– Чтобы он назвал фамилии тех, с кем ходил к Борису Голубеву договариваться насчет фермы, – ответил Коля. – Он назвал фамилии Протасова и Арцыбашева. Эти фамилии знал только он, потому что он сам, по собственной инициативе, нанял этих людей. Фоменко об этих людях не знал. Он знал только Кагарлицкого – руководителя операции.

– Точно! – воскликнул Андрей Станиславович. – Геннадий Голубев не знал их фамилий! Но подождите. Фамилию Кагарлицкого Голубев тоже не знал! Он назвал его «охранник Фоменко». А у Фоменко было много охранников. Кто же сказал Мите, что это Кагарлицкий?

– Света, успокойся, – тихо произнес Коля. Я проследила за его взглядом и увидела, что он смотрит на мои руки. Руки заметно дрожали.

– Я могла выяснить все намного раньше, – объяснила я. – Надо было пойти по этой дороге…

– По ней еще можно пойти.

– Да…

Я достала свой мобильный и набрала номер.

Он взял трубку сразу. И сразу стало понятно, что он пьян.

– Алексей Григорьевич, это Светлана, – быстро сказала я.

– Какая Светлана? Какая к черту…

– Алексей Григорьевич, – я очень торопилась, чтобы успеть, пока он не рассвирепеет. – Два года назад 23 февраля вам кто-то сказал, что вас ищет бывший охранник из Омска. Вы помните?

– Какой Омск? Кто это?!

– Этот человек сказал, что ваш бывший охранник занимался фермой Голубева. Что он так представился…

– Голубева?! При чем здесь ферма Голубева?! Кто это говорит?!

– Вы спросили у этого человека: Кагарлицкий? Меня ищет Кагарлицкий? Вы назвали ему фамилию Кагарлицкого. Алексей Григорьевич, кому вы ее назвали? Кто сказал вам, что он вас ищет?

– Это ты?! – наконец-то он меня узнал, и узнавание не сулило мне ничего хорошего. – Ты?! Тебе чего надо?!

– Алексей Григорьевич, это сын фермера Голубева! Его зовут Митя. Он убил всех, кого считал виновным в смерти своей семьи, и это он похитил вашу дочь и жену. Он убьет и вас. Он рядом с вами! Это тот человек, который два года назад сказал вам, что вас ищет ваш бывший охранник. Вы меня слышите?!

– Где ты взяла мой телефон?! – завопил он и вдруг отключился.

Я молча смотрела на трубку. Коля грустно хрустел оберткой от конфеты. Андрей Станиславович, качая головой, открывал новую сигаретную пачку.

У меня возникло отчетливое чувство, что все в этой истории определено заранее, и я лишь щепка, попавшая в водоворот. Я ничего не могу изменить. Тогда зачем я здесь? Зачем эти давние, заросшие бурьяном события вызвали меня на свои подмостки?

– Вы меня ждете?

Возле нашей машины стояла пожилая женщина с широким лицом, острыми скулами и слегка раскосыми глазами. На плечи у нее было накинуто пальто.

Из окна тянула шею соседка.

Видимо, Митина бывшая учительница уже успела пройти мимо нас, пока я пыталась предупредить Фоменко. И теперь вернулась, узнав от соседки, что мы приехали к ней.

– Здравствуйте, Анастасия Евгеньевна! – воскликнул Андрей Станиславович. – Мы к вам. Мы по поводу семьи Голубевых. Вы таких помните?

Она пожевала губами, в глубине ее взгляда промелькнул испуг.

– Пойдемте в дом.

Глава 44

– …Это была сложная семья. Их у нас не любили. Особенно Бориса, отца…

Мы сидели в комнате, в которой с 95-го года ничего не изменилось. Словно мы прилетели на машине времени и теперь могли увидеть события своими глазами.

Полированная стенка, заставленная хрусталем. Некоторые вазы с гравировкой: подарки от учеников. Хрусталь выглядит как новый, в углублениях нет липкой грязи, этими вещами никогда не пользовались. Они для красоты.

На стене висит искусственный ковер с восточным узором, возможно, и это подарок. Тахта накрыта вторым ковром, третий лежит на полу. На стенах нет ни картин, ни фотографий, зато есть грузинская чеканка: красавица держит на плече кувшин. Работа такая топорная, что у меня мелькает забавная мысль: кто-то из учеников Анастасии Евгеньевны Литвиновой сел в тюрьму. Это там мастерили такие убогие вещи. Словно в подтверждение, я вижу на полированном столе в стакане десяток ручек с прозрачными пластиковыми набалдашниками. Внутри набалдашников вырезаны розы. Это точно блатное.

Правда, вокруг Омска – множество колоний. Вполне возможно, что это дарили люди с другой стороны решетки. Кто-то из родителей учеников работал охранником в тюрьме.

Пахнет пылью и валерьянкой. Доски на полу покрашены красным. Стены побелены, на них наведены через трафарет осенние листья. Спальня отделяется не дверью, а плюшевой портьерой с бахромой.

Она не предложила нам чаю. Она смотрит между нами в 95-ый год, где мухой в янтаре застыло главное событие этого небольшого поселка.