– Черт, – сказала Юля, орудовавшаяножом, – что-то не соображу, как лучше к мясу подобраться.

– А ты матери ножичек дай, –посоветовал Сережка, ухмыляясь, – самая ее работа, и предмет знакомый,шея, правда, свиная.

– Действительно, – оживиласьКатерина, хватаясь за тесак, – давай лучше я. На самом деле все просто:вот тут проходит позвоночный столб, там вена, а рядом гортань. Сейчас подденеми разрежем!

Не знаю, как гостям, но мне сразу расхотелосьвкушать ароматную свининку, я тут же ощутила себя каннибалом.

Я продолжала засовывать книги по медицине вящик. Потом принялась за детективы. Руки стали серыми, и заломило спину. Чтобычуть развеселиться, я включила телевизор. С экрана полилась дурацкая песня:

«Ты меня любишь, любишь, любишь, но скоропогубишь, погубишь…»

Слова идиотские, но музыка ритмичная, и ногисами собой принялись приплясывать. Еще через секунду я тихо забубнила: «Найду,найду Ксюшу, найду, найду Танюшу». Руки быстро упаковывали книги, а телопокачивалось в такт. Внезапно бодрая мелодия смолкла, и раскрашенная девица сизумительным светло-зеленым цветом волос бодро прочирикала:

– А сейчас абсолютно новый клип, простосвежак, встречайте – Саша Золотой.

Тут же передо мной заскакал коротконогийпарень в обтягивающих парчовых штанах. Тощие ляжки эстрадного кумира быстродвигались, огромные ботинки на двенадцатисантиметровой платформе ловко топали.Я уставилась на действие. Ну надо же! В подобных туфельках и шаг-то ступитьтрудно, не то что дрыгаться. Но Саша, очевидно, не испытывал никаких неудобств.Вместо рубашки на нем красовалось нечто вроде рыболовной сети, густые вьющиесяволосы тонкими прядями постоянно падали на лицо, а на обнаженных рукахвиднелись яркие, разноцветные татуировки. Возраст певца оставался загадкой – отсемнадцати до сорока. Фигура юношеская, никакого намека на живот или лысину, инигде не трясутся дряблые мышцы. Но на шее иногда мелькали предательскиеморщинки, и чуть-чуть обвис подбородок. Все-таки ему за тридцать. Моргнувпоследний раз яркими цветами, клип погас. На экране появилась та же ведущая.

– А теперь, бакланы, – заверещалаона, – крутая фенька, ну-ка прикиньте, кто залетел к нам в студию? СашаЗолотой и его группа «Робин Бобин», ну-ка прищурьтесь да разглядывайте. СашаЗолотой!

Патлатый музыкант, жеманно складывая руки,принялся говорить. Я отвернулась к полкам. Пел он, кстати, неплохо, определенноу Саши был голос, что редкость на эстраде, да и слух присутствовал. Я, какбывшая арфистка, частенько слышу, как какая-нибудь Маша Ман самозабвеннораспевает под оркестр, мило попадая «между нот». Но большинству зрителей иневдомек, что певица отчаянно фальшивит. Публика не обучена музыкальной грамотеи оказывается вполне довольна: барабан стучит, Маша пляшет, ну чего еще?

Саша хриплым голосом вещал благоглупости, хотья и не люблю рекламу, но в одном создатели жвачки «Стиморол» правы – иногдалучше жевать, чем говорить. Золотой явно не родился Цицероном, бесконечные«э-э» постоянно вылетали из его рта. К тому же меня раздражают люди, говорящиена дурацком молодежном сленге… Окончательно обозлившись, я уже собраласьвключить другой канал, как вдруг Саша прохрипел:

– А у нас, бакланы, новая певица.Молодая, красивая и бешено талантливая, точно говорю, вы все еще на ее концертыломанетесь. Пока она записала лишь одну песню, но скоро мы раскрутимся инабацаем альбом. Глядите, френды, Татьяна Митепаш!

Тома Агаты Кристи посыпались у меня из рук напол. Камера переехала с Сашиного лица на мордочку худенькой остроносойдевчонки. Белокурые волосы выкрашены прядками – зелеными, желтыми, розовыми. Нащеках – свекольный румянец, глаз не видно за нагуталиненными ресницами. А ужодежда! Полное ощущение, что дама натянула в качестве платья гигантскийпрезерватив.

– Давай, Танюшка, – велел Золотой.

Митепаш ухватила микрофон и запела. Чертвозьми, у нее оказался великолепный голос, сильное, грудное контральто, ничегообщего с пришептыванием Кристины Орбакайте. Мощный, чистый звук. Татьяна ивпрямь может сделать отличную карьеру. Но сейчас было недосуг рассуждать о еепрофессиональном будущем. Главное, я знаю, где девчонка. Правда, она не слишкомпохожа на фотографию, что лежит у меня в сумочке. Но на снимке девушка безкосметики и с простой стрижкой. Сейчас же на ее лице было несколько килограммовгрима.

Наступая на разбросанные повсюду книги, ярванулась к телефону. Из трубки долго доносились гудки, потом сонный голоспробубнил:

– Чего надо?

– Ваш телефон мне дал Федор Бурлевский.

– Слушаю, – моментально пришел всебя собеседник, – очень внимательно слушаю.

– Я – секретарь господина Бурлевского ихотела бы обсудить кое-какие вопросы с Сашей Золотым.

– Приезжайте к восьми вечера, сможете?

– Постараюсь, только дайте адрес.

– Николаевский проезд, дом 18, –пояснил густой, сочный голос без всякой хрипотцы, – только, пожалуйста, неопаздывайте, в одиннадцать у нас выступление в клубе.

– Лечу! – выкрикнула я и опрометьюкинулась к выходу.

По дороге я распахнула дверь спальни Валентиныи, отметив, что гостья вновь лежит в кровати, обложившись шоколадками, книгамии апельсинами, крикнула:

– Тина, пойди в комнату к Кате и сложикниги!

– Ладно, – пробубнила та,потягиваясь, – попозже.

– Нет, – настаивала я, влезая вкуртку, – сейчас!

– Где Катя? – поинтересоваласьлентяйка, продолжая жевать.

– На дежурстве, вернется завтра.

– А ребята?

– Сережа с Юлей ушли в гости, Кирюшкавместе с ними, до полуночи гулять собрались, смотри, прибегу часа через два ипроверю, как ты управилась, – пригрозила я, выскакивая на лестничнуюклетку, – проваляешься в кровати, плохо тебе придется.

– Хорошо, хорошо, – безнадежносказала Тина, откладывая очередной любовный роман, – поняла, сейчас, черезсекунду!

Вот ведь лежебока! Лифта дожидаться мнепоказалось недосуг, ноги сами побежали по лестнице.

Дом в Николаевском был исписан со всех сторонпризнаниями поклонниц.

«Золотой – тащусь», «Саша – ты моя любовь»,«Всегда с тобой, забыв про все». Были надписи и попроще: «Саша – супер», «Битлыдрянь – Саша гений» и даже почему-то «Спартак – чемпион».

Железную дверь украшал большой панорамныйглазок. После того как я позвонила, внутри мелькнула тень и откуда-то сверхудонеслось: