Кмитич вскочил в холодном поту, огляделся. Рядом на шкурах мирно спал Михал. Более в крытой повозке никого не было. Все было тихо. Кмитич отдышался и утер ладонью взмокший лоб. Михал зашевелился.

— Чего не спишь? — спросил сонным голосом.

— Сегодня случайно не пятница? — Кмитич обернулся на друга.

— Ну, если уже за полночь, то пятница. Спи. Завтра трудный день.

Кмитич снова лег, обдумывая странный сон. Ему приснилась Елена. Он смотрел на нее со дна ямы смертников, в которой сидел в заточении в Стамбуле. Она же заглядывала вниз, сидя на корточках у края, как тогда, когда сбрасывала вниз веревку и нож. Только сейчас, во сне, Елена держала веревку перед собой. На веревке было три узла.

— Ветер — твой союзник! Вызывай ветер! Ветер! — кричала Елена через чадру, закрывавшую ее лицо до самых глаз…

«Ветер — твой союзник… Ветер?» — Кмитич думал и не мог понять, что бы это значило. Но уже через несколько минут он, смертельно уставший за день, вновь провалился в глубокий сон…

* * *

Перебежчики подтвердили, что у Гусейна-паши в лагере размещено до ста двадцати орудий, тогда как у Собесского их было всего пятьдесят. Общее число ратников у турок тоже оказалось внушительным — около тридцати тысяч, вместе с гарнизоном крепости и табором. Это сильно озадачило и Кмитича, и Собесского, и всех остальных. Теперь уже пришла очередь и Кмитича краснеть: прав все же оказался Яблоновский — теперь турок было и в самом деле больше: пехота Гусейна числом втрое превосходила гетманскую. Одних только янычар — отборных отчаянных воинов — стояло на валах и сидело за стенами Хотина более семнадцати тысяч. Но гетман не переставая повторял то, что сказал еще на совете Кмитич:

— Один наш солдат трех турок стоит, а нас с ними поровну…

— Подождем вторую половину войска Потоцкого, — советовали некоторые, но Собесский решил:

— Не, ждать не будем…

Армия спешно готовилась к осаде табора…

Начало Хотинской битвы

Кмитич, проезжая мимо бивака хохочущих казаков, остановился, прислушиваясь, о чем же там разговаривают эти непринужденные южане. А казаки слушали деда Богдана. Этому худенькому седому старичку было уже за семьдесят, но он также пришел освобождать Хотин и сжимал своими морщинистыми руками длинный мушкет. Несмотря на возраст дед Богдан был шустрым и веселым казачком, которого, похоже, абсолютно все любили за его оптимизм и уважали за его седины и нешуточный боевой опыт. Ну а историй дед Богдан знавал, словно целая библиотека. Сейчас дед вспоминал, как ровно пятьдесят лет назад турки уже были наголову разбиты в Хотине. Кмитич заинтересовался и даже слез с коня, тихо пристроившись около казаков, слушая рассказ деда Богдана.

— Поляки, как и сейчас, на турок нашими силами двинули. Если бы не мы, казаки, то не разбили бы султана! — вещал дед Богдан, с важным видом пыхтя дымящейся люлькой, — мне в ту пору двадцать годков всего было, а помню все как сейчас! Во сеча была, хлопцы! Турок было видимо-невидимо! Но наш атаман Сагайдачный, царствие ему небесное, тоже не прост был. Мы бились малым числом, да с умением. Тремя шеренгами, сидя, лежа и стоя стреляли в турка. А он на нас на боевых слонах! — и дед, отложив люльку, растянул руки в стороны, словно хвастаясь вчерашним уловом в Днестре.

— Слоны? — переспросил кто-то из казаков. — А их же не забить из мушкета? Они же того, толсты как броня. А, дед Богдан, верно ли?

— Верно, — кивал седым оселедцем старый казак, — их в глаз только можно ранить! Но поди попади ты ему в глаз! Тут из пушек надо их валить! Но каким бы толстокожим и непрошибаемым ни был слон, а все же скотина скотиной, должен вам сказать. Не убить, так напугать можно, как любую корову аль быка. И вот мы схватили кто факел, кто палки, кто из пистолета вверх стрелять принялся, и давай орать на этих слонов. Они, бедняги, перепугались, развернулись, да и к своим тикать обратно стали. Ха-ха-ха!

Казаки вновь рассмеялись.

— Но не одними слонами сильны были турки, — продолжал дед, как только все посмеялись вдоволь, — я даже день запомнил, хлопцы: 25-го октября! Мы в тот кровавый день одиннадцать атак янычар выдержали на свои позиции. Басурмане потеряли пять тыщ за день! — и дед растопырил свою бурую потертую пятерню…

— Особенно страшная сеча была у палатки султана, — повествовал далее старый казак Богдан, — здесь так рубились мы с турком, хлопцы мои, поднялась такая страшная сеча, которой трудно и поверить, а турки не выдержали и, прикрыв своего султана, поспешно отступили, оставив на поле боя горы трупов…

— А ты как выживал все время, а, дед? — спросил кто-то. — Вот ты говоришь, что чуть ли не всегда впереди был, да вот только всех своих схоронил товарищей, а сам целый! Не привираешь ли?

Но Богдан совсем не обиделся на ехидный вопрос. Он словно ждал его.

— Вот что меня спасало, — заулыбавшись щербатым ртом, дед показал корявым пальцем на круглую серьгу в ухе, — сие кольцо, как вы ведаете, означало и сейчас означает, что ты единственный у бати с мати сын! Меня по этому кольцу казачки всегда узнавали и берегли, пока молод был. Я хвастать не буду, но наперед всегда лез, как ошалелый. Всегда до жаркой свалки охоч был. Я меня — цап за зад, да назад!

Казаки вновь рассмеялись…

Кмитич, усмехаясь своим мыслям, отошел от шумной толпы казаков, вновь забрался в седло коня. «Слоны, — думал он, — большие и толстокожие, что и пулей не пробить… А вот напугали же их казаки пятьдесят лет назад простым огнем! Так, может, и нам турок сейчас напугать? Огнем…»

— Что задумал? — насупился Собесский, когда Кмитич подошел к нему со странной счастливой улыбкой.

— Задумал перед боем напугать турка! — ответил Кмитич.

— Чем напугать? Моим… — и Собесский с ухмылкой похлопал себя ниже пояса.

Кмитич расхохотался:

— Тоже дело, пан гетман! — хлопнул себя по коленям Кмитич. — Но у меня идея получше! Петарды!

— Петарды?

— Так, Ян, но с картечью и зажигательной смесью. Мой сюрприз султану!

— Добра, — кивнул Собесский, — давай, попробуй. Хуже не будет все равно…

И вот поутру 9 ноября с громким шипением в сторону табора Гусейна-паши полетели дымные стрелы петард. Громкие хлопки оглушали турок, пугали их коней, а картечь, разлетающаяся во все стороны, жалила, била, ранила, огненная жидкость поджигала шатры и палатки… В лагере турок поднялся переполох, собирающийся перерасти в полную панику и бегство, если бы не своевременный приказ Гусейна-паши атаковать. Турецкие полки под грохот барабанов и гул дудок, кое-как построившись, вышли из-за валов, под красными и зелеными знаменами. Но Собесскому только этого и надо было.