Удар о лед, холодный, твердый, будто камень. Охнув, он пополз вперед – наверняка бы добрался до края потока, возможно, собрав остатки сил, даже взобрался бы по камням на высокий берег. Но лед оказался тонким. С треском сломался, и мужчина канул в темную пропасть. Поток был глубоким, катился дном яра, тек подо льдом, но и давал облегчение от боли.

Он протянул руку, уцепился за припорошенную снегом гладь, хотел подтянуться, но лед ломался. Беглец погрузился почти целиком, крикнул, раздирая ногтями белую стеклянистую поволоку.

– Е-е-е-есса-а-а!

Исчез. Вода втянула его под лед, он исчез в кривой проруби, проделанной собственным телом.

Тишина. Жестокая горная тишина опускающейся тьмы. Мрачных отвесных пиков, солнца, что скрывалось за серой пеленой туч, садилось за синеватыми вершинами.

Внезапное сопение, приглушенные голоса. На левом берегу потока – движение. Из-за зарослей боярышника и терна выскочили приземистые фигуры в островерхих шапках. В панцирях из кусочков дубленой кожи, переплетенных ремнями, в стеганых кафтанах, набитых конским волосом. Меховые шапки и кожаные шлемы склонились над распадком. Внимательные раскосые глаза исследовали лед, заросли, берега замерзшего потока. Гнутые луки были уже в сагайдаках, широкие короткие сабли ходили из стороны в сторону. Хунгуры. Хуже волков в вымершей околице.

Самый старший – в кожаном шлеме с тремя опускающимися на щеки и затылок отворотами кожи – осторожно спустился вниз, поставил ногу в юфтевом сапоге на лед, попробовал, не проломится ли тот под его тяжестью. Покачал головой, взглянул вверх.

– Багадыр! Багадыр! Он погиб! О-о-о, солнце степи, он утонул.

– Дальше, Слоокарий! – захрипел сухой, высокий хунгур в богатом стеганом кафтане и в наброшенной на

плечи короткой деэле с соболиным воротником. Левую щеку его перечеркивал жутковатый шрам, выглядящий как продолжение рта. – Вперед. Этот воин – он как скала. Как меч. Ищите его!

Закашлялся, захрипел, прикрывая рот ладонью.

– Багадыр, где?

– Вниз, идем по течению.

Хунгуры побежали к берегу. Двое перескочили по поваленному дереву, как молодые рыси. Двигались быстро, держа наготове луки.

Расселина спускалась между двумя отвесно встающими стенами елей. По снегу и камням едва можно было пройти. Сперва было тихо, потом они услышали шум. Тот усиливался.

Наконец дошли; яр обрывался, как ножом отрезанный. Дальше была пропасть – на ее грани поток освобождался от ледяной шапки, летел шумным и гулким водопадом – на добрых тридцать стоп вниз. Там они увидели блестящее в полумраке озеро безо льда, где только по берегам стекленело прозрачное зеркало.

Богатый хунгур сплюнул кровавой слюной в бездну. По другую сторону ее, над лесом, они видели вздымающиеся вершины Громника, высочайшего массива Круга Гор, который, словно стена, заслонял равнины и возвышенности Младшей Лендии с востока. Теперь, в сумерках, вершины эти были темно-синими на фоне неба, с серыми пятнами скал и белыми клочьями снега. Хунгуры глянули вниз – там не было видно ничего, только снег, вода, беленые верхушки деревьев, заросли молодых елей и терна по берегам озера.

– Я ведь сказал, псы! – прохрипел предводитель. – Ступайте вниз, ищите его! Пока не найдете!

Старый Слоокарий пал на колени, ударил челом, так что выбил ямку в снегу.

– Багадыр Булксу, не приказывай нам идти на смерть.

– Скачите по скалам, как козы.

– Там плохо. Ночью, сейчас… нельзя туда спускаться.

– Почему?

– Я видел следы. Плохие. До него и так доберутся, если он выжил. Спустимся утром, найдем дорогу. Поищем… останки. Если, багадыр, вообще будет что искать!

– Если он погибнет, не будет испытания… – отозвался молодой хунгур. Лицо у него было гладким, взгляд – раскосым, но затуманенным, неуверенным; даже усы у него еще не росли.

Юноша был важным – рядом с мрачными, покрытыми шкурами фигурами он казался князем: в серебристой катанге, подшитой рубиновой тесьмой, подпоясанный чешуйчатым поясом, с сагайдаком, поблескивающим заклепками, с саблей, украшенной золотом.

– Не этот – так другой будет, – проворчал Булксу. – Да пусть бы и этот… Глеб, – мотнул он головой в сторону, откуда они пришли.

– Мы ведь не станем спускаться? – молодой задрожал. – Скажите, что не станем. Молю!

Булксу глянул вокруг, посмотрел на лес, на скалы, на пропасть, скривился, а шрам превратил его лицо в насмешливую личину чудовища.

– На сегодня – конец. Спустимся завтра.

– О да, багадыр, – кивал старый Слоокарий. – Хорошо, когда у тела есть голова, а у одежд – воротник. Спустимся днем. Будет… безопасней.

Возвращались они в темноте, спотыкаясь и оскальзываясь на снегу, оступаясь и подавая руки, чтобы втянуть наверх худого, дрожащего и мрачного Булксу. Когда вышли из яра и двинулись сквозь лес, увидели свет костра.

– Багадыр, плохо! – застонал Слоокарий.

На поляне, где раньше сидел беглец, пылал огонь. Рядом, привязанные к деревьям, неподвижно стояли небольшие, крепенькие пестрые хунгурские коньки, равнодушные ко всему, что происходило вокруг. Около огня возился видный мужчина с мрачным лицом, короткой бородой, широкой и подстриженной, словно лопата; борода, однако, не скрывала жуткого шрама на щеке – как и того, что у мужчины была только половина левого уха. Был он в стеганке с заклепками, с мечом у бока, в островерхом шишаке. Когда хотел подбросить в костер сломанную ветку, Булксу выбил ту у него из рук пинком.

Мужчина такого не вынес. Он отпрыгнул, ухватился за меч, но хунгур только взглянул на него узкими, словно щелки, глазками. И положил ладонь на широкую сегментированную нагайку, заткнутую за пояс.

– Ты не станешь жечь костер, Глеб!

– С чего бы?

– Плохой ты проводник, если не знаешь, что тут, под Громником, свет опасен.

– Это ваши… языческие предрассудки! И ты не можешь сразу…

– Могу и хочу, Глеб. Ты кто? Мне сказать тебе?! Ты пес князя-хозяина Дреговии, который сам – словно собака, бьет челом кагану. А ты знаешь, кто такой пес пса? Это… шавка по-вашему!

Мужчина затрясся от злости, презираемый, но покорный, потому что был он сам-один среди хунгуров, равнодушных, будто каменные болваны.

– Огонь привлечет их на гору, – отозвался Слоокарий. – Багадыр, – добавил он, колеблясь, словно опасаясь, что заденет этим Булксу. Мужчина же со шрамом положил под дерево щит; на нем не было никакого знака или герба – видимо, он не был рыцарем, а может, просто происходил не из Лендии.

– Где Якса?! Убит?

– Жив! – отрезал Булксу. – Завтра спустимся за ним.

– Если он не замерз.

– Выживет. Он крепче тебя, Глеб! Да загаси, наконец, огонь.