Я плохо себе представляла, как открыть откидную крышку люка. На деле же она чуть не падает на меня сама после первого сильного рывка за металлическое кольцо. И я еле успеваю затормозить дверцу, чтобы она со всей силы не ударилась об стену.

Заинтригованная, я взбираюсь по последним железным ступенькам и оглядываюсь по сторонам, как только просовываю голову в люк. Здесь холодно, но мне не хочется слезать вниз, чтобы захватить куртку.

В середине помещения размещен зеленый металлический короб с прозрачными стеклянными пластинами. Эта штука немного смахивает на сплющенную телефонную будку, только за стеклами не висит телефон, а находится множество соединенных друг с другом шестеренок. Металлическая лестница на стене уводит еще немного выше к проходящему по всему периметру решетчатому полу. Там, на самой вершине башни, вместо стен – стекла, а в центре установлена огромная световая линза. По-видимому, это и есть маячный излучатель.

До верхнего уровня вся комната обита коричневыми деревянными панелями, в них на равном расстоянии друг от друга – небольшие, сделанные в виде трубок, смотровые окошки-глазки́. Пока, не обращая на них внимания, карабкаюсь выше по лестнице.

Вау.

Вид на морскую даль бесконечен во все стороны. Человек и море. Откуда только возникает эта тоска, почему так хочется затеряться в беспрестанно взлетающих и опадающих волнах, что всех нас тянет к пенистой границе между песком и водой, туда, где вы со смехом отскакиваете назад, пока вода не намочила стопы?

Думаю, я больше не хочу возвращаться в город.

Рамы между оконными стеклами старые и проржавевшие. Когда-то давно они были темно-зелеными, однако во многих местах краска уже потрескалась и обвалилась. Когда я провожу по ней пальцем, отваливаются другие кусочки и остаются у меня на пальце. Аккуратно прижимаю ладонь к стеклу.

Больше всего мне хочется пустить по ветру все предосторожности и подняться на площадку, ржавые перила которой мне видно отсюда. Один раз пройтись по окружности маяка, чувствуя ветер и слыша прибой.

Вздохнув, делаю парочку фото и спускаюсь по металлической лестнице вниз. Но как только я собралась поставить ногу на ступеньку, уже находящуюся в кухне, мне бросается в глаза, что два окошка как будто чем-то забиты. Что это может быть? Птичьи гнезда?

Или крысы, проносится у меня в голове. В следующую секунду я раздраженно отмахиваюсь от этой мысли. Вряд ли крысы стали бы строить себе убежище на высоте полутора метров от пола в одном из этих глазков. Но тогда что это такое?

Подойдя поближе, я вижу, что это сложенная бумага. Это конверты для писем, понимаю я, когда вытаскиваю один из пачки точно таких же. И они лежат не только в тех двух окошках, которые я заметила, – там их особенно много, но такие конверты можно обнаружить почти в каждом глазке. И все они без какого бы то ни было намека на адресата или человека, который их здесь оставил.

По всей вероятности, они принадлежат Максу Ведекинду. Он прожил тут одиннадцать лет, и просто невозможно, чтобы он не увидел конверты и не убрал их.

Сначала я с трепещущим сердцем задвигаю конверт обратно в стопку, а затем, прежде чем он совсем скрылся в ней, вытягиваю снова. Он не заклеен.

«Это ненормально, – думаю я, пока пальцы уже бережно приподнимают клапан. – Ты не должна так поступать».

Только одно. Лишь ради того, чтобы убедиться, что это действительно конверты Макса Ведекинда. И я не буду читать письмо до конца, я просто хочу знать, кому…

Моя драгоценная.

И вновь светит солнце, темнеет и светает.

Проходят ночи и дни, а ты ушла. Я скучаю по тебе.

Каждый день, каждый час, каждую секунду.

Я не знаю, почему я все еще здесь, если тебя нет, не знаю, как мне встречать каждый новый день. Я скучаю по тебе.

Я мечтаю еще раз взять тебя за руку, хочу еще раз услышать, как ты смеешься, заглянуть тебе в глаза, поцеловать твои губы.

Я скучаю по тебе.

Я так часто хотел тебе сказать, как сильно я тебя люблю, и не сделал этого. И теперь я просто пишу это на бездушной бумаге, чернильные линии, которые ничего не значат больше ни для кого.

Я скучаю по тебе.

Я скучаю по тебе.

Господи, я так сильно скучаю по тебе.

Лист бумаги дрожит у меня в руках, пока я заново его складываю, чтобы осторожно вложить в конверт.

В следующий момент я просто оседаю на пол, подтягиваю ноги к груди и обнимаю их руками.

Она мертва.

Жена Макса Ведекинда мертва, она умерла, а здесь, наверху, письма, которые он ей написал, письма его мертвой жене.

На мгновение зажмуриваюсь и утыкаюсь лицом в колени. О боже.

Это… невидящим взглядом смотрю на влажные пятна, которые только что оставила на своих джинсах.

Что же произошло? От чего она умерла? Была больна? Нет, судя по всему, это произошло внезапно, неожиданно, потому что иначе он бы еще много раз мог сказать ей, как сильно ее любит, он бы…

Слеза оставляет теплый след у меня на щеке, и я ее смахиваю.

В этих круглых окошках бесчисленное множество писем. Сотни. Он жил один в своем маяке и писал жене письма, которые она никогда не прочтет.

Все эти письма, все эти слова.

Буду ли я продолжать писать письма, когда мой дедушка больше не сможет их прочесть? После этой мысли я окончательно оставляю попытки сдерживать слезы.

✦ ✦ ✦

– Лив?

Я испуганно вздрагиваю. Кьер уже забирается по последним ступенькам.

– Эй, где ты там? Я стучал, но…

Вытираю рукавом глаза и замечаю, как Кьер обеспокоенно нахмурил брови. За несколько широких шагов он оказывается возле меня.

– Что случилось? Ты упала?

– Все в порядке, – уверяю я, не в силах остановить слезы, которые так и бегут у меня по щекам. – Я не… не падала… это просто… – Черт. Мне никогда ему этого не объяснить.

Кьер садится рядом со мной, кладет одну руку мне на плечи и, не говоря ни слова, притягивает меня к себе. Я прислоняюсь лбом к его груди и, когда он обнимает меня второй рукой, когда прижимает меня к себе еще крепче, а потом просто держит в объятиях, я больше не стараюсь успокоиться.

Наверное, он считает меня сумасшедшей. Эта мысль всплывает в сознании через несколько минут после того, как у меня, наконец-то, вырывается последний всхлип. Наверное, он считает меня абсолютно сумасшедшей. Эмоционально неуравновешенная, вечно рыдаю.

Моя щека лежит у него на груди, его руки ласково поглаживают меня по спине. Я чувствую его дыхание у меня в волосах.

Когда я пошевелилась, он выпрямился, но не выпустил меня.